Давай никому не скажем
Роман Алексеевич, закрывшись в своем кабинете, отодвинул опустевшую, уже третью за это утро чашку крепкого кофе.
Откинувшись на спинку кожаного кресла, чуть ослабил узел галстука и, прикрыв глаза, принялся массировать виски.
Ну и ночка у него сегодня выдалась — до самого утра глаз не сомкнул, теперь голова раскалывалась, да так, будто сами черти ворочали внутри черепной коробки раскаленной кочергой.
Дала им дочь вчера жа́ру, переполошила всю семью. У него, как заместителя главы администрации, с такой нервной работой и так здоровье плохое: давление, сердечко шалит, а вчера и вовсе чуть не остановилось. Кто бы мог подумать, что его ребенок такое выкинет! Вот только же Карина малышкой была, в песочнице куличики лепила, а теперь у нее, видите ли, любовь, да и к кому — форменному шалопаю, который ее мало того, что напоил до невменяемого состояния, так еще и едва не обесчестил. Если она сейчас такое творит, то что будет потом...
Думал он, что средний отпрыск ему крови попьет со своими выходками, а теперь уже начал сомневаться. Судя по поступкам доченьки, та брата своего еще догонит и переплюнет. А сын вот, наоборот, удивил. Не ожидал Роман Алексеевич, что Ян такой не по годам взрослый. Все считал, что тот только с друзьями пиво пить горазд, да ночами по дискотекам шляться, а он молодец, все в свои руки взял: и сестру нашел, еще и мерзавцу этому малолетнему по морде съездил. Даже гордость взяла Набиева-старшего за сына. Может, не такая уж и безнадежная смена растет?
— Роман Алексеевич, тут к вам посетительница, — приоткрыв дверь, в кабинет робко заглянула Тонечка, его новая секретарша.
Молодая, щечки румяные, грудь — налитые яблочки. Эх, был бы он на десяток лет моложе, да меньше килограмм на пятьдесят, то бы...
— Никого не принимаю сегодня, — рявкнул он, и Тонечка вздрогнула, затряслась как осиновый лист.
Нравилось ему, что подчиненные его боятся, был такой грешок. Если боятся, значит, уважают. Ведь с людьми как — чуть поводок спустишь, они совсем с привязи сорвутся и на шею запрыгнут. Порядок должен быть во всем! Жаль только, что с его домашними эта схема не работала.
— Я ей сказала, что не приемный день сегодня, но она настаивает, не уходит... — робко проблеяла секретарша.
— Ну и пусть сидит хоть весь день, не принимаю, значит, не принимаю! — грозно отрезал он и ударил пухлой ладонью о дубовую столешницу.
Тоня понимающе кивнула и скрылась с глаз долой.
Ну что за люди пошли? Им, значит, надо, вынь да положь! И плевать, что у человека мигрень! И это он еще не высшая ступень, что будет, когда весь город станет под его началом? Перед тем, как баллотироваться, надо в Ессентуки съездить, здоровье поправить. А то не выдержит моторчик политической гонки.
Еле слышно постучав в дверь, в кабинет снова заглянула Тоня:
— Роман Алексеевич...
— Ну что опять?
— Она говорит, что дело особой важности. Насчет вашей дочери.
Роман Алексеевич так и застыл с бутылкой «Боржоми» в руках. В груди неприятно кольнуло. Карина! Что еще она натворила? Она же должна дома сейчас с Нонной сидеть, утром не смогла с постели подняться — похмелье, пришлось прогулять школу.
Господи, его шестнадцатилетний ребенок страдает от похмелья. Какой позор на его голову! А тут еще тетку эту принесло...
— Пусть заходит, — махнул рукой, предчувствуя нехорошее.
Через минуту в кабинет вошла женщина неопределенного возраста, в платье с аляповатыми маками. Рыжеватые с проседью волосы зачесаны в неряшливую «дулю», под глазами мешки, а на скуле желтеющий фингал, который она неумело прикрыла будто случайно выпавшим засаленным локоном. «На алкашку похожа», — резюмировал Роман Алексеевич и брезгливо скривился. Но тут же одумался и взял себя в руки. Такие люди тоже его будущий электорат, а народ хочет доброго и отзывчивого главу.
— Здравствуйте, секретарь передала, что вы по поводу моей дочери пришли? — будущий мэр выдавил вымученную улыбку.
— Угу-у, — протянула тетка, с интересом озираясь по сторонам.
— Так что с Кариной?
— Какой Кариной? — захлопала глазами посетительница, явно не понимая, о ком речь.
— Моей дочерью. Вы же пришли поговорить о ней? — теряя терпение, пока еще вежливо уточнил он.
— Нет, — замотала головой. — Не знаю никакую Карину. Я по поводу Янки пришла.
Теперь пришла очередь Романа Алексеевича удивляться. Что за Янка? О ком она? Сумасшедший дом какой-то!
— Янка — это дочка моя старшая, — пояснила она, обнажая неприятные желтые пеньки. — Ну и твоя тоже, получается.
Она точно «того». Теперь сомнений никаких.
Роман Алексеевич с опаской покосился на ее старую сумку с ободранными кожзамовскими ремешками. Надо скорее ее отсюда выпроваживать, а то, не ровен час, вынет какую-нибудь гранату или дымовую шашку, а то и ножом пырнет. Мало ли, что у этой чокнутой на уме!
— Простите, но я не понимаю, о чем вы, поэтому попрошу вас покинуть мой кабинет, — твердо отчеканил он, хватаясь за телефонную трубку. Нужно набрать пост охраны, пусть выпроводят эту шизофреничку.
