Давай никому не скажем
— Ну ты даешь, совсем, что ли, не узнал? — хихикнула тетка, жеманно поправив прическу. — Это же я, Галя. Галя Иванникова.
Какая Галя? Может, и были в его жизни Гали, но точно не такие убогие. Он себе цену всегда знал и женщин выбирал видных, породистых. А эта, судя по лицу, какой год не просыхает.
— Да ты не тушуйся, я тебя тоже не сразу узнала. Вот, — она открыла сумку, и Набиева-старшего чуть удар не хватил. Но вместо гранаты она извлекла смятую газету. — Фото твое тут увидела. Нашелся, пропащий. Я уж думала, с концами сгинул. Но нет, земля она круглая.
Он презрительно покосился на «Районный вестник».
— Ну да, фотография моя, с открытия после реставрации городского дома культуры. Но вы меня однозначно с кем-то путаете.
— Да не путаю я! — не спрашивая разрешения, Галя села в кресло напротив, аккуратно разгладив складки платья. — Вспоминай: семьдесят четвертый год, лето. Этот вот, — ткнула пальцем с облупившимся лаком на фото, — дом культуры. Только он тогда старый был совсем, штукатурка на голову сыпалась. Кинотеатр на первом этаже еще был...
— «Заря», — тихо выдохнул Роман Алексеевич.
— Ну! «Заря»! Там у билетных касс мы с тобой и познакомились. Ты меня еще с охапкой ромашек у входа потом ждал, неужто и правда не припоминаешь? Тогда и закрутилось у нас с тобой. В гостиницу на Пролетарской еще частенько забегали, — она снова хихикнула, как будто флиртуя.
— Не забыл, потому что не было такого! — категорично отрезал он, собравшись. — Да, я тут раньше жил, поэтому и кинотеатр знаю, и вообще весь город как свои пять пальцев. Но в семьдесят четвертом находился в Подмосковье со своей семьей.
— Да-да. Только тогда про семью-то ты мне сразу не сказал, сначала в койку затащил.
— Ну, знаете, попрошу! — побагровел Набиев-старший.
— Воспользовался наивной студенткой и смотался, концов не сыскать. А я, между прочим, беременная оказалась. На, знакомься, дочь твоя, — она снова поковырялась в сумке и бросила на стол потертую фотокарточку. На ней, за пушистым букетом гладиолусов, торчала худенькая девочка в школьной форме с большими белыми бантами. — Фотография старая, нет у меня свежих, что нашла, то и принесла. Ей тут лет десять, а сейчас — двадцать три! Умница и красавица! — не без гордости добавила она.
— Заберите это и уходите. А за клевету я могу и в суд подать! — разнервничался Роман Алексеевич, расстегивая верхнюю пуговицу рубашки. На выпуклом лоснящемся лбу проступили крупные капли пота.
— А это, — она вытащила еще один снимок, — мы с тобой. У этого самого дома культуры.
Трясущимися руками Набиев взял снимок и заметно побледнел. Положил фото обратно на стол, взял бутылочку «Боржоми», открутил крышку и сделал большой глоток. Струйка воды потекла по подбородку, капая на полосатый галстук.
— А дочка все спрашивала, когда маленькая была: «Где мой папка, где мой папка?» А сказать-то и нечего, — подначивала Иванникова, доводя Романа Алексеевича до полуобморочного состояния.
— Уходите, — хрипло произнес он и прокашлялся.
— То есть? — возмутилась Галина. — Тогда удрал и сейчас на попятную?
— У меня много работы, идите! — прокричал он, указав дрожащей рукой на дверь.
— Хорошо, я уйду, но завтра расскажу всем, кто у нас в мэры метит. Подлец и трус! Гулял от жены и, имея маленького сына, заделал еще дочь на стороне. А как жена твоя отреагирует на это все? Вот скоро и узнаем, — Иванникова гордо задрала подбородок, собираясь уходить.
— Стойте! — Набиев-старший тяжело поднялся. — Допустим, так все и было. Допустим! Допустим… — нажимая, повторил он. — Эта девочка действительно моя дочь. И что дальше? Какую цель вы преследовали, принося сюда эти снимки и вороша прошлое?
— Я просто хотела, чтобы ты знал! Надеялась, что проснется совесть!
— Ой, да бросьте вы, — скривился в саркастической ухмылке Роман Алексеевич. — Вы пришли за деньгами, я с самого начала понял, к чему вы клоните! Вы — аферистка, и я это непременно докажу.
На долю секунды Иванникова стушевалась, глаза забегали, но Набиев этого не заметил, лихорадочно размышляя о своем.
Надо что-то придумать, как-то заткнуть ей рот, пока не случилось непоправимого. Отпираться бессмысленно, нужно действовать быстро и на опережение.
— Давайте так, — понизил голос, — я даю вам пять миллионов*, вы оставляете мне фотографию и больше никогда, слышите, никогда не появляетесь у меня на пороге!
Пять миллионов! Это же куча деньжищ! Щеки Галины вспыхнули, глаза блеснули алчным огоньком.
— А чего всего пять? Десять! Нет, двадцать миллионов! — смело выдала она, входя в кураж.
— Сколько?! Да ты рехнулась! — заорал Набиев. Лицо пошло красными пятнами, внушительные щеки мелко подрагивали, отзываясь на внутренний тремор. — Вон! Пошла вон отсюда! Проходимка! Аферистка! Да я тебе...
Галина ни на шутку испугалась разъяренного мужчину, схватила фотографию со стола и шустро поспешила к выходу, захлопнув дверь ровно за секунду до того, как в ту влетела полупустая бутылка минеральной воды.
Бледная Тоня попыталась узнать, что произошло в кабинете ее шефа, но тут же была послана куда подальше.
