Или — или - Серен Кьеркегор
Ну что же, разве ты откажешь теперь моему герою в праве зваться героем? Разве мужество, с которым он не боится верить в возможность превратить самую обыкновенную девушку в чудо создания, не дает ему этого права? Особенно благодарен герой мой своей жене за то, что время получило для него теперь такое прекрасное значение, так как приписывает это до известной степени именно браку, в чем согласен с ним, как женатый человек, и я. Достанься же ему та прекрасная лесная нимфа и не женись он — ему пришлось бы опасаться, что их любовь вспыхивала бы лишь время от времени, озаряя своим чудным блеском отдельные мгновения и оставляя между ними тусклые промежутки. Они, может быть, чувствовали бы желание видеть друг друга лишь тогда, когда их свидание обещало быть полным особого значения; случись же им хоть раз потерпеть в этом смысле неудачу, ему пришлось бы бояться, что их отношения грозят обратиться в ничто. Скромный же брак, вменяя мужу с женой в обязанность видеть друг друга ежедневно, и в богатстве и в бедности, придает их отношениям ту простоту и законченность, в которых и заключается, по мнению нашего героя, особая прелесть брака. Прозаические брачные отношения скрывают в себе столько поэзии, что не только освещают и согревают собою отдельные моменты жизни, но и всю жизнь, наполняют гармонией даже самые бедные содержанием минуты жизни. Я, со своей стороны, вполне разделяю мнение моего героя относительно того, что брак имеет преимущество не только перед одинокой жизнью, но и перед всякой чисто эротической связью. Преимущество брака перед последней только что доказано моим новым другом, о первом же я скажу несколько слов сам. Каким бы светлым умом ни обладал человек, как бы ни был он трудолюбив, предан идее, и для него выдаются в жизни минуты, когда время кажется ему чересчур длинным. Ты вообще постоянно насмехаешься над слабой половиной рода человеческого, и я уже не раз просил тебя прекратить эти насмешки, теперь же прибавлю: недаром говорится: «Мудрец, поучись мудрости у муравья» — каким бы несовершенным существом ты ни считал молодую девушку, поучись у нее искусству заставлять время лететь стрелою — она настоящий виртуоз в этом искусстве. Она, может быть, не имеет надлежащего понятия о строгом и последовательном труде, какое имеет мужчина, но она никогда не бывает праздной, а всегда занятой, и время никогда не кажется ей длинным. Я говорю это по опыту. Бывает иногда (теперь все реже и реже, потому что я стараюсь противодействовать такому настроению, из желания выполнить долг семьянина — быть, по возможности, человеком одного возраста со своей женой), что на меня находят минуты какого-то меланхолического самосозерцания. В такие минуты я смотрю на свой труд с вялым равнодушием; мне не хочется ни продолжать работу, ни отдохнуть, ни развлечься; меланхолия угнетает мою душу, я становлюсь точно двумя десятками лет старше, становлюсь точно чужим самому себе и своей семье; я по-прежнему сознаю, что моя семейная жизнь прекрасна, но смотрю на нее как будто иными глазами, чем обыкновенно, — мне чудится, что я какой-то старик, что моя жена — моя младшая сестра, ведущая счастливую семейную жизнь, и что я сижу у нее в гостях… В такие минуты я близок к тому, чтобы начать тяготиться временем. Будь моя жена мужчиной, с ней легко могло бы случиться то же, что и со мной, и мы оба замерли бы в этом настроении; но она женщина и умеет ладить со временем. Чем объяснить это умение: особым ли совершенством женского существа или несовершенством, тем ли, что женщина вообще более земное существо, чем мужчина, или тем, что она, напротив, находится в большей гармонии с вечностью? — Отвечай, ты ведь философ! Так вот, стоит мне в такую минуту взглянуть на свою жену, и мои глаза уже не отрываются от нее: легкой, юношеской походкой ходит она по всему дому, всегда занятая, всегда находящая себе новую работу; я мысленно следую за ней всюду, участвую в ее работе и в конце концов вновь обретаю самого себя, время опять приобретает для меня прежнее значение, минуты опять летят стрелою. Что, собственно, такое делает моя жена, я при всем желании сказать не могу, хоть убей меня — не могу; это останется для меня вечной загадкой. Я знаю, что такое значит работать до поздней ночи у письменного стола, устать так, что еле можешь разогнуть спину, знаю, что значит думать, что значит находиться в состоянии полного умственного изнеможения, что значит лениться — все это я знаю, но что значит и в чем состоит искусство быть занятым так, как моя жена, остается для меня загадкой. Она никогда не выглядит усталой, хотя и никогда не остается без дела; посмотреть со стороны — ее занятия
