Или — или - Серен Кьеркегор
Итак, слово «совершать» тождественно словам «исполнять свое дело». Вообрази же себе человека, движимого глубокими и искренними чувствами, которому никогда и в голову не приходит размышлять о том, должен ли он и удастся ли ему совершить что-либо — упомянутые чувства бьют в нем ключом и проявляются в деятельности сами собой. Пусть, например, он будет оратором, проповедником или чем тебе угодно. Он говорит не для толпы, не для того, чтобы совершить нечто, нет, затаенные в груди его дивные звуки сами собой рвутся на свободу, и, лишь удовлетворяя их стремлению, может он чувствовать себя счастливым. Думаешь ли ты, что такой человек совершает меньше того, кто вырастает в своих собственных глазах при одной мысли о том, что он призван «совершить нечто», кто постоянно подогревает этой мыслью свою энергию? Возьми затем автора, никогда не думающего о том, будут ли у него читатели, или удастся ли ему «совершить что-либо» своим сочинением, но имеющего в виду одну истину, преследующего лишь выяснение истины, — совершит ли такой писатель меньше того, чье перо работает под непрестанным надзором и руководством мысли о том, что он совершает или намерен «совершить нечто»?
Странно, однако, в самом деле, что ни ты, ни я, ни сам герой наш, ни даже тот хитроумный эстетик не заметили, что и у нашего героя есть талант; но он у него есть, раз талант — призвание, а призвание есть у каждого человека. Выясняется это, впрочем, только теперь, когда герой усвоил себе верный взгляд на труд, на талант и на призвание. Да, вот как долго могут таиться в человеке несозревшие еще духовные способности; достигнув же известной точки развития, они проявляются сразу, во всей своей силе. Эстетик скажет, пожалуй: «Поздно! уж успели совратить человека; жаль!» Этик же, напротив, скажет: «Хорошо, что случилось именно так: теперь можно надеяться, что талант не будет для него камнем преткновения; он поймет, что человеку не нужно ни независимого положения в жизни, ни пятичасового подневольного труда, чтобы сберечь свой талант от враждебных влияний, иными словами — отнесется к своему таланту как к призванию».
И вот герой наш трудится, зарабатывает себе средства к жизни, и этот труд вполне удовлетворяет его, доставляет ему удовольствие; он следует своему призванию, делает свое дело, одним словом — словом, наводящим на тебя ужас, — «имеет свой кусок хлеба». Не раздражайся, в устах поэта это звучит куда красивее: «вместо позолоченных пряников детства» он получил «честный кусок хлеба». Затем… А затем что? Ты улыбаешься, ты уже подозреваешь что-то и ужасаешься моей прозаичности. «Да, — говоришь ты, — остается только женить его; сделай одолжение! Я ничего не имею против такого благочестивого намерения! Удивительно, какая благоразумная последовательность соблюдается в жизни! Сначала „кусок хлеба“, затем жена. Что до меня, то я лишь протестую против одного: пожалуйста, не величай своего клиента героем! До сих пор я все ждал, надеялся, не хотел еще махнуть на него рукой, но теперь… Извини, я вам не товарищ и не хочу больше слушать твоей истории! Человек, у которого есть верный кусок хлеба и жена, может быть очень почтенным господином, но, надеюсь, он не претендует на имя героя?!» Итак, по-твоему, чтобы заслужить имя героя, человек должен совершить что-нибудь необычное? В таком случае перед тобой открывается блестящая перспектива! Представь, однако, что надо много мужества для того, чтобы решиться остаться обыкновенным человеком и делать самое обыкновенное дело; тот же, кто обнаруживает много мужества, мне кажется, имеет все права назваться героем. Вообще при выдаче диплома на звание героя следует обратить внимание не столько на то, что́ совершает человек, сколько на то, как он это совершает. Один может покорить целые народы и царства и все-таки не быть, в сущности, героем, другой может выказать геройство, победив только самого себя. Один проявляет свое мужество в деяниях необычайных, другой — в самых обыкновенных. Вся суть в том, как он делает свое дело. Ты не станешь, конечно, отрицать, что герой наш уже проявил предыдущими своими поступками наклонность быть не совсем обыкновенным человеком, и поэтому я еще не могу быть за него вполне спокойным. На этой наклонности ты, вероятно, и основывал свою надежду на то, что он окажется в конце концов настоящим героем, а я по той же причине опасался, чтобы из него не вышло сумасброда. Я был к нему, таким образом, столь же снисходителен, как и ты, — я надеялся на него настолько, что с самого начала назвал его «героем», хотя и не раз боялся, что он окажется недостойным этого титула. Если же мне удастся женить его, я спокойно и радостно сдам его с рук на руки жене. Он вполне заслужил своей предыдущей строптивостью, чтобы его отдали под особый надзор. Надзор этот как раз и возьмет на себя его жена, и все пойдет хорошо: стоит ему только выказать поползновение быть необыкновенным человеком, жена живо вернет его на надлежащую дорогу, и ему таким образом удастся заслужить имя героя без всякого шума. Женив моего героя, я могу и покончить с ним, если, впрочем, он сам не почувствует ко мне особенного влечения и дружбы, на которые я охотно отвечу под условием, что он будет продолжать свое геройское шествие по пути жизни. Он увидит тогда во мне верного друга, и наши отношения не будут лишены известного значения. С тем, что ты к этому времени окончательно махнешь на него рукой, он, вероятно, сумеет примириться тем легче, что сам почувствует, насколько было бы неестественно и потому подозрительно твое участие к нему после того, как он не оправдал
