Мартти Ларни - Современная финская новелла
Мальчик положил цветок на солнце сушиться. Когда тот высох, он полил его из банки кроваво-красной краской, но не весь, а так, как он этого хотел. И его цветы росли, они получились необычными, и они отливали на скале фиолетовым и оранжевым; но иногда мальчику больше всего нравились неокрашенные, глиняно-серые, которые хотели спрятаться в траве.
Папе и маме мальчика нравилось, что он постоянно занят. Не только с глиной, но и с деревом, которое он строгал и резал, и с камнями, которые он собирал. Но один человек из города увидел его цветы, его камни и его деревяшки и сказал: «Он одарен, он должен учиться».
Так получилось, что мальчик переехал от своих папы и мамы в город и пошел учиться. Он выучил, как балансируют двумя треугольниками и как построено тело человека. Он выучил, как падает тень от предмета и как она не падает. Он выучил всю гамму цветов и какие подходят к каким, но лучше всего он выучил, как лепят и месят и отливают, как обращаются с гипсом. И дома в своей комнате, которую он снимал, у него была глина, там он лепил свои цветы, они были похожи на камни, которые хотели заговорить, и они не были окрашены. Казалось, они становились все меньше и меньше, но когда он летом уезжал к своим родителям в деревню, они вновь подрастали, вытягивались и собирали росу в свои чашечки, совсем как настоящие цветы. Да, они умели парить, как облака, они умели темнеть к вечеру, когда солнце садилось и расцвечивало небо, и они умели опускаться на траву и исчезать с приходом ночи. Но они ничего не делали, поскольку там было так много интересных форм, ветвей деревьев, похожих на прожилки на руке девочки, которую любил мальчик, и там были камни, которые, когда на них смотришь вблизи, были горами и которые бросали такие причудливые тени.
«Этого слишком мало, — сказал учитель мальчика, — сейчас ты должен взяться за серьезные задачи. Ты можешь стать знаменитым, но ты должен вылепить что-нибудь, чтобы все увидели». И там рос гигантский цветок, он изгибался и блестел, да он вряд ли вообще был цветком, это была скульптура, и она принесла мальчику, который теперь стал юношей, первый приз на конкурсе.
Это было только начало. Казалось, скульптор хотел запечатлеть небо, его скульптуры устремлялись во все стороны, и его учитель сказал, теперь ты умеешь все, что я умею, но ты еще более велик, и успех за тобой. Ты хорошо слушал. Теперь ты можешь идти своей дорогой.
Итак, скульптор стоял прямо в своей собственной скульптуре и ваял ее с поразительной быстротой, он возводил ее вокруг себя, там была плавающая тяжесть гор и узор цветочных стеблей, там были сотканные в сеть прожилки ветвей деревьев и горящие краски, собранные в единый венчик, и скульптор стоял посредине, и вдруг он заметил, что он был пленником в пестике цветка, что он не может выбраться. Вокруг него застывало то, что он вылепил и построил, пришла ночь, и он был не в силах больше бороться со своей скульптурой, он съежился и лежал тихо, и когда он закрыл глаза, он увидел берег, вспомнил июньский свет.
Утром, когда он проснулся, тепло с берега, где он сидел на корточках, все еще чувствовалось, когда он, освобожденный своими помощниками, вышел на балкон своего ателье. Я знаменит, подумал он и молча разглядывал камень в своей руке, это был чисто отшлифованный овальный камень, который он сберег из своего детства, и ощущение тяжести и холода камня успокаивали его.
«Теперь я уезжаю, — сказал он окружавшим его людям, — и там я узна́ю себя. Я слушал вас, я завоевал признание, но мне это кажется малозначащим. Я перестал слушать самого себя. Я старался как мог, чтобы угодить вам, я просил о вашем признании, я купался в лучах вашей доброжелательности, я стремился стать известным. И единственно, что я чувствую, это усталость».
«Какой неблагодарный человек!» — думали его почитатели, но скульптор уехал, никого не известив, он оставил все, что изваял, и вернулся на берег, где он однажды мальчиком сидел и лепил цветы из глины. Его папа и мама давно умерли, но деревья, скала и зеркало водной глади были как прежде. Было тихо, звучала лишь песня тростника и удары волн о берег. И он был счастлив, сидел там и слушал тишину, ведь тишина может рассказать больше, чем тысячи голосов. Там лежал кусок дерева, как птичье крыло, и там был камень, как темная скала, в чьей тени он мог отдохнуть. Из глины вылепил он простой шар, из шара росло птичье крыло, оно било по скале, как темная тень. Так сидел он до самой ночи, погруженный в мысли, и он не мог разлучиться с камнями на берегу или со стволами деревьев. Весь космос шумел, как большая морская раковина, и он прислушивался к слабому шуму и уже не знал, исходит ли шум изнутри его самого или из морского залива перед ним.
Вейо Мери
Сестра невесты
Перевод с финского Л. Виролайнен
Его однокомнатная квартира напоминала по форме латинскую букву «V». За левой стеной проходил мусоропровод. Оттуда в холодные ночи доносился гул голосов. Только в сочельник утром он впервые увидел уборщиков. Это были трое мужчин: двое старых и молодой. Парень стоял на асфальте босиком и без куртки — в новом черном костюме, но уже грязном и мятом. Расставив ноги и запрокинув голову, он пил простоквашу из бумажного пакета. Солнце светило над низкой механической мастерской и отбрасывало на стену тусклые тени. Старики смотрели на молодого, и один из них сказал:
— Он с перепою.
— Чего? — спросил молодой и пнул опустевший пакет на мостовую.
— Говорю, здорово вчера хватил.
— Сам знаю.
— Да ты не злобься, — сказал старый.
Рынок Хаканиеми был завален елками, они покрылись инеем, как в настоящем лесу. Машина, идущая от улицы Хяментие, отразилась сначала в витринах, будто двигалась внутри магазина. Через минуту она выехала из-за угла торгового дома.
С моста Питкясилта он поглядел в сторону мыса Кайсаниеми. Залив покрылся прозрачной коркой льда, снег еще не выпал. Все виднелось отчетливо, будто находилось рядом. Дымки паровозов, белые и длинные, словно черви, стремительно бежали и таяли в воздухе.
Когда поезд тронулся, остров Силтасаари, словно разводной мост, стал уходить вправо. На мгновенье показалась улица Хяментие. Он проверил, лежит ли билет в нагрудном кармане. Через проход от него сидела темноволосая женщина лет тридцати в красной юбке. Она походила на южанку. Напротив нее расположился мужчина средних лет, он вертел на пальце обручальное кольцо. Помолвлен он только или женат? — по кольцу не поймешь.
— За Хювинкэ уже снег лежит, — сказала какая-то женщина, сидящая сзади.
«Значит, в Лампи, — подумал Мартти, — тоже снег». Его новые черные полусапожки были еще тесноваты.
Дорога шла через леса и поля. Пейзаж, казалось, кружился, поворачиваясь по солнцу: луга и деревья убегали назад с такой же быстротой, с какой поезд мчался вперед. Приближаясь, они двигались несколько медленней, исчезали с бешеной скоростью. По шоссе, тянувшемся вдоль железной дороги, ехал грузовик. Постепенно, метр за метром, он отставал, как ни старался поспеть за поездом. Мартти пренебрежительно махнул водителю рукой. Дорога сворачивала почти под прямым углом.
Темноволосая женщина читала учебник, в нем были изображены крупные, в полстраницы, молекулы. Она что-то подчеркивала в книге, пользуясь расческой как линейкой. «Не стоит этого делать, — думал Мартти. — Я исчеркал десятки книг, и хоть бы что в памяти осталось. Через год после окончания школы домашние попросили меня нарисовать пятиконечную звезду. Хотели повесить на рождественскую елку. Так я и этого не сумел, хотя окончил математический класс, сдавал специальный экзамен и вообще считался математиком. Еще в шестом классе учатся делить круг на десять равных частей. Радиус или, может, диаметр делят на какие-то отрезки в определенном соотношении и потом хордами отмечают на окружности какие-то точки. А я даже прямую на пропорциональные части не могу разделить. Я бы теперь и в лицей не попал, не выдержал бы экзаменов. Таблицу умножения — и ту позабыл. Вернее, только кое-что помню, а потом прибавляю или отнимаю множимое столько раз, сколько надо. Зато умею писать рекламные тексты. Пусть я в других жанрах и не мастер, что-что, а книги умею рекламировать. Кому и зачем книги нужны — объяснять не приходится, все и так знают — почитывают для того, чтобы время скоротать и духовно обогатиться. Коммерция — дело суровое. В ресторанах Хельсинки и в торговых фирмах гибнет больше людей, чем в военных сражениях».
Темноволосая женщина взглянула на Мартти и вздрогнула. Но она смотрела сквозь него как сквозь стекло. И задумчиво грызла карандаш. Она похожа на какую-то другую женщину, которую он явно должен знать и помнить. А может, он где-то встречал эту? Может, она его узнала? «У финнов поразительная память на лица», — говорил один еврей-книготорговец.
