Хладная рать - Анастасия Командор
— Нечисть не сможет занять мое место?
— Нет, она лишь будет досаждать иногда шепотом и жаждой крови.
— Человеческой?
Бог незлобно рассмеялся, будто вопрос показался ему забавным:
— Необязательно.
— А вдруг ты обманешь меня?
— Я ведь бог, я не обманываю. Буду твоим самым верным союзником и никогда не предам, если и ты не предашь меня. Итак?
— Хорошо, — наконец кивнула Мера. — Я готова.
Она вложила ладонь в протянутую руку Чернобога, бледную, почти белую, хорошо видимую даже в темноте. Она оказалась холодной, словно рука мертвеца. Чернобог провел по ее ладони тонкими пальцами, обхватил чуть выше запястья и сжал. Мера сжала его руку в ответном жесте. После бог откинул другой рукой пряди с ее лица и коснулся губами лба. По телу пробежали холодные мурашки, Мера застыла в изумлении, а в голове промелькнуло, что именно так и прощаются с умершими — поцелуем в лоб. Только в этот раз живая и мертвый будто поменялись местами.
В следующий миг Чернобог выпустил ее ладонь и отстранился, а улыбка его стала шире.
— Мы связаны обещанием. А теперь проснись и соверши ритуал, пока не взошло солнце!
Его лицо стало расплываться, все потускнело, словно затянутое темным непрозрачным туманом. Мера закрыла глаза — и открыла, уже снова лёжа в постели. Сердце громко стучало то ли от волнения, то ли от страха, а на коже ещё остался прохладный отпечаток губ Чернобога. Она отшвырнула в сторону покрывало, вскочила с кровати и надела первое, что попалось под руку. Сунула в карман ножницы, потому что идти в кухню за ножом не хотелось. Не так много времени оставалось до рассвета, а ей ещё нужно найти мертвеца и нечисть. Как? Где? Мера пока не очень хорошо понимала, но почему-то была уверена, что все должно получиться.
С распущенными волосами, в одном кафтане поверх ночной рубахи Мера тихо спустилась вниз. Ступени поскрипывали, но это ничего, ведь холопы спали в людской далеко от хозяйских покоев.
Ночь встретила ее холодом и свежестью. Под ногами похрустывала покрытая инеем грязь, едва слышно доносился шелест волн с реки, и больше ничто не нарушало тишины окутанного сном города. Мера нашарила факел около конюшни, в его тусклом свете торопливо запрягла лошадь, вскочила в седло и устремилась по темным улицам к воротам крепости. Растолкала дозорных, чтобы те отворили ворота, и, не отвечая ни на какие их вопросы, поехала дальше, в посад, к дому покойной Дары. Если окажется, что ее родственники живут далеко отсюда, то, возможно, над ней ещё не успели провести погребальный обряд.
Как в полусне она добралась до нужной избы. В голове все смешалось, померкло, и не было ни одной ясной мысли. Никакие опасения, что кто-то заметит ее, тоже не тревожили. Только холод доставлял неудобство — перчатки Мера оставила дома, и пальцы потихоньку начали леденеть.
А думать о том, что она действительно вот-вот станет колдуньей, совсем не хотелось. Может быть, потому что в глубине души Мера понимала, что если остановится ненадолго, обдумает все как следует, то может и растерять решимость. Да к тому же какая-то ее часть не верила, что все происходит наяву.
Она остановилась у изгороди, спрыгнула на мерзлую землю. Калитка оказалась заперта. Девушка распахнула ее и оставила свободно болтаться под слабыми потоками ветра. Нечисть она по дороге не встретила, но подумалось, что правильнее будет оставить защитный круг незамкнутым.
Дверь избы поддалась легко. Внутри темно и тихо, и пахло все так же, только чуть гуще. Мера постояла в сенях, чтобы глаза привыкли. Вдруг обуял неожиданный страх вместе с пониманием, что она одна посреди ночи в доме покойницы. Вспомнились страшные истории брата, которыми тот пытался напугать Меру в детстве.
В горле пересохло, руки дрожали то ли от холода, то ли от волнения. Мера осторожно ступала по сухо шелестящей соломе и прислушивалась после каждого шага, не пройдет ли кто снаружи, не заскребет ли когтями покойница, решившая вдруг обернуться упырем. Одной рукой она держалась за бревенчатую стену, другой водила впереди себя, чтобы не наткнуться на что-нибудь случайно. Жидкий лунный свет не мог проникнуть в густой мрак избы сквозь крохотные волоковые окна. Быстро пришлось признать, что на ощупь Мера не сможет написать свое имя, ещё и левой рукой. Она пошарила у печи в поисках лучины. Зажечь ее получилось не с первого раза: пальцы не слушались. Но когда искра превратилась в огонек и осветила избу, стало чуть спокойнее.
Покойница лежала на том же месте. Видно, родня пока не добралась до ее жилища, или, может, не было у нее никакой родни. Кровь загустела, почернела. Пятно под соломой расползлось едва не на половину комнаты и наверняка запачкает сапоги.
Мера приблизилась к телу женщины. Спросила себя, действительно ли собирается сделать задуманное, или, может, бросить все, повернуть назад и попытаться решить проблемы своими силами? Но нет, новая сила вот-вот станет ее собственной, и теперь, находясь всего в шаге от нее, Мера желала этой силы больше всего. Удивлялась даже, почему не решилась на ритуал раньше.
Она воткнула лучину в щель между брёвнами, оглядела женщину и потом, испытывая некоторый стыд перед ней — хоть и глупо это, ведь мертвой уже все равно — подтянула ночную рубаху, оголив бедро. Написать имя на нем будет удобнее, чем на руке или на лбу. Раскрыв ножницы, Мера прорезала ими подушечку левого мизинца, пока не выступила кровь, и принялась медленно выводить свое имя на холодной коже.
Едва закончила — все вокруг словно бы замерло. Воздух сделался вязким, тяжёлым. В нем появились запахи речной воды и сырой земли, пепла, смешанного с грязью. Запах тумана и хвойного леса. По всему телу пробежали мурашки. Холодно стало, и холод этот дотягивался до самого сердца.
Мера обернулась, почувствовав взгляд в спину, коротко вздохнула в испуге и отступила на шаг.
Избу заполняли духи — дюжины духов! Они молчаливо взирали на Меру светящимися желтыми глазами с кошачьими зрачками, или тусклыми, подернутыми пеленой смерти, или темными провалами на месте глаз. Смотрели в ожидании, с мольбой, с радостью и равнодушно.
Мера впервые так близко видела нечисть. Она различила в неподвижной толпе утопленниц в мокрых одеждах, стариков со спутанными бородами, босых