Вихрь - Йожеф Дарваш

— Ух! — пробормотал Гал. — Хороши гранаты.

Согнувшись, применяясь к местности, он побежал к трубе. Добежав до нее, залег, чтобы его не заметили раньше, чем он сделает задуманное. Он был уверен в том, что за ним сейчас наблюдают, хотя бы потому, что три взрыва пробудили у противника любопытство, что, мол, там у них случилось…

Лежа, он внимательно оглядел трубу. Высокая… Не хватало только ленты дыма над ее верхушкой… Теперь уже не будет ни дыма, ни самой трубы. Достаточно сорвать кольцо со средней гранаты…

И тут мысли нахлынули на него. Заводская труба… А ведь сюда придут люди, которые хотят работать; придут завтра или послезавтра, но все равно придут, так как им необходимо работать. Правда, они не смогут работать так, как им хотелось бы. Они пытались добиться этого, но ничего не вышло. А работа нужна им. Если же не будет этой трубы, то им несколько недель, несколько месяцев придется сидеть дома… А что сказали бы бойцы бригады, если бы кто-нибудь взорвал большую трубу металлургического завода… Или если бы они узнали о том, что подрыв этой трубы вовсе не диктовался обстановкой… Бригаде сейчас уже все равно, будет на этой дороге какое-нибудь препятствие или не будет… Тень, лежавшая у самого основания трубы, медленно повернулась и медленно начала расти с другой стороны…

Гал развязал связку гранат, вырвал из одной предохранительное кольцо и, встав, метнул на дорогу. Когда раздался взрыв и в воздух взметнулось бледно-апельсиновое пламя, он бросил вторую гранату. Третья граната взорвалась у него в руке, он не успел ее бросить, хотя и замахнулся, — в этот момент грудь его пронзили две пули, выпущенные из-за дороги.

Так он и погиб последним по счету. Он надеялся на то, что погибнет первым. Однако ушел из жизни последним.

Никто из них не готовился к смерти, никто не искал ее. Просто они выполнили клятву на верность, выполнили без громких фраз, как нечто само собой разумеющееся. Смерти они боялись, как боится ее всякое живое существо, однако смело пошли на нее, так как не могли допустить, чтобы страх взял верх над чувством долга.

Убийцы бесчеловечно надругались над трупами: привязав за ноги веревками, они приволокли трупы на центральную площадь города, чтобы все жители видели их. Разве убийцы знали, да и откуда им было знать, что тем самым они вторично возводили этих людей в ранг героев и победителей!

И пусть память о них никто не посмеет оскорбить надписью на могильной плите; «Царство им небесное!»

Золтан Мольнар

ВОСПОМИНАНИЯ КРАСНОАРМЕЙЦА-ИНТЕРНАЦИОНАЛИСТА

Когда началась первая мировая война, мне исполнилось девятнадцать лет. В такие годы хочется поскорее увидеть мир, получше узнать жизнь: я добровольно пошел в армию, а несколько позже по доброй воле сдался русским в плен.

В четырнадцатом году ходили слухи, что война кончится к рождеству. Я боялся, что этак война может закончиться без меня, и добровольно попросился взять меня в армию и отправить на фронт. К такому решению я пришел под впечатлением рассказов стариков. Каких только историй не рассказывали они о фронтовой жизни! «Ну, подождите, — думал я тайком, — вы увидите, какими глазами на меня будут смотреть девушки, когда я вернусь с войны, увешанный орденами и медалями!»

Однако судьба распорядилась иначе. Надев военную форму, я вместо поля боя, где можно было бы проявить себя героем, попал в госпиталь.

Однажды к моей койке подошел врач-немец и спросил:

— Вы мадьяр?

— Мадьяр.

И, даже не став меня осматривать, пошел к другим кроватям.

Я узнал, что болен брюшным тифом, и ждал самого худшего, так как собственными глазами видел, как умирают от него справа и слева от меня.

Сжалился надо мной один санитар, чех по национальности, который кое-как разговаривал по-венгерски.

— Скажи, что тебе нужно? — участливо спросил он меня. — Ну скажи.

— Что-нибудь такое, от чего я бы выздоровел.

— А от чего ты выздоровеешь? Чего тебе принести?

— Принеси вина, — попросил я, — рому и шоколада.

Я дал ему денег, и он действительно все это принес. Вскоре я поправился.

Меня послали на фронт. Там я убедился в том, что немецкое и австрийское командование старается послать венгерские части на самые опасные участки.

Однажды туманным утром нашу часть переводили на передовую. Туман был густой, но вскоре я заметил, что сбоку от нас, только в обратном направлении, двигаются солдаты. Оказалось, что это немцы.

— Смотри-ка, — толкнул я в бок своего товарища. — Немцев отводят в тыл, а нас на передовую. Наверняка жди со дня на день приказа на наступление.

Так оно и случилось. Нас бросили в самое горячее место, решив, что, если нас всех перебьют, беда невелика.

Жалкие остатки нашей части отправили на переформирование в Пешт. Перед очередной отправкой на фронт мне удалось на несколько дней попасть домой, увидеть своих родителей, сестру Маришку, младшего брата. Старшего брата я дома не застал: он был на фронте.

Я рассказал отцу о том, что видел на фронте, о бесчеловечном обращении с нами офицеров и о том, что германское командование рассматривает венгров как пушечное мясо.

— Знаешь что, сынок, — посоветовал мне отец, — ты сам смотри, что и как, и действуй не по чьей-то указке, а по собственному разумению.

Меня послали на курсы подрывников, которые я и окончил. После окончания курсов командир нашей роты спросил?

— Кто уже был на передовой, два шага вперед!

Я из строя не вышел, так как заранее знал, что из фронтовиков будут назначать унтер-офицеров. Однако когда мы попали на фронт, меня все-таки сделали командиром взвода.

Как можно попасть в плен

В плен я попал вместе со своим взводом. Наша часть оказалась в районе, где части генерала Брусилова осуществили свой прорыв.

Было это в Карпатах. Однажды вечером я лег спать с недобрым предчувствием, к тому же мне приснился сон, что русские прорвали нашу оборону. Так оно и случилось на самом деле.

Ночью нас подняли по тревоге. Не поднимая шума, мы начали спускаться в долину. По пути спугнули дикого кабана. Кто-то из солдат выстрелил ему вслед.

Русские услышали этот выстрел и открыли стрельбу.

Спустившись с одной горы в долину, мы начали подниматься на другую гору. Гора была голой, и нас хорошо было видно со всех сторон. Не без труда добрались мы до вершины, и тут нам приказали немедленно атаковать русских.

Мы бросились по склону горы вниз,