Повесть о десяти ошибках - Александр Шаров

Вспоминал и думал, что она и потом, в немногие их встречи, всегда смотрела не на него, а как бы сквозь него; и всегда она чувствовала, если расстояние между ними сокращалось хоть на шаг. Вот только сегодня не почувствовала сразу, и этого не простит ни ему, ни себе.

«Если нельзя по-другому, лучше сразу порвать», — успокоил он себя.

Подумал это и попытался хоть на минуту забыть ее.

То есть еще не забыть, а проверить себя — сможет ли он это сделать?

Забыть, перестать чувствовать ее существование, дальность расстояния до нее, как чувствовал все последние дни.

И ему показалось, что это в его силах.

Он глубоко вздохнул, с облегчением, успокоенно, не зная, вернее, не позволяя себе знать, что нить между ними не разорвана, а натянулась до предела.

— Заводите! — еще раз сказала Лида.

Он обрадовался звукам ее голоса и сильно дернул шнур.

Лодка рванулась через камыши.

— Правее!

Он радовался ее голосу, сердясь на себя за это и зная, что сердись не сердись — тут ничего не поделаешь.

Он привык к шуму мотора и даже теперь, когда Лида молчала, слышал ее дыхание — частое, злое, предупреждающее всякую попытку примирения.

Это он понимал с момента знакомства, даже до знакомства, еще там, на башне, что Лида — человек, с которым встретиться можно только раз в жизни и расставаться, если придется — не два, не три раза, а однажды и навсегда.

Пожалуй, это было единственным, что он ясно, не догадкой, а словами понимал в ней.

Такой она человек.

Вот они встретились и расстаются.

Он понимал, что расстаются они не потому, что он обидел ее — поцелуем или как-то еще, — а лишь потому, что на секунду перестал в нее верить; так в сказке золото превращается в битые черепки. И понимал, что расставание стало неизбежным, как только он перестал верить в нее.

Раньше он часто пытался сбросить с себя веру в нее и не мог; придумал даже насмешливое выражение — «птичий мир», и ничего не помогало. А сегодня только на секунду эта вера исчезла, он только подумал о ней не так, и все кончилось.

Поднялась луна, блеск воды усилился, и яснее выступил берег — серо-черные кустарники, как низко стелющийся дым.

Лида спрыгнула, не ожидая, пока лодка причалит. Тень ее легко перелетела через узкую полоску воды и скрылась. Нос лодки приподнялся; Карвялиса отбросило назад, будто кто-то толкнул его в грудь.

Вода звенела, струйками стекая с задравшегося носа лодки, и слышны были не шаги Лиды, а птичий гомон, ночное бормотание и шум крыльев сотен птиц, которые вспархивали при каждом ее шаге.

Он завел мотор и пошел вдоль берега.

7

У рыбхозовского причала лодка с ходу врезалась в песок. Карвялис поставил мотор в стойку и почти побежал к хутору. От быстрой ходьбы стало теплее, и то неясное, что он все время пытался если не забыть, то хоть немного оттеснить, отступило.

Дорога казалась длиннее, чем всегда. Наконец сквозь запахи леса — мокрых стволов, листвы, уже начинающей смешиваться с землей, — донеслись другие: человеческого жилья, но не благополучного, а тоже начинающего входить в землю вместе с прошлогодней листвой.

Он знал, что за той столетней сосной откроется хутор, и остановился, будто это порог и надо о многом подумать, прежде чем переступить его.

Тут лес был безжизненный, объеденный шелкопрядом. В высоте слышался шум ветра в оголенных ветвях.

Он постоял немного и вышел на полянку перед домом. Ворота были не как всегда — настежь распахнуты. Сквозь ставни проступали красноватые полоски света.

— Чего она полуночничает? — спросил себя Карвялис.

Подморозило. Травинки с тонким хрустом ломались под ногами. Лужи, затянутые салом, отливали чернью с серебром. Карвялис шагнул было к крыльцу, но в дом не тянуло, и он повернул к собачьей будке.

Он знал, что Катре давно услышала его шаги, ждет, уже стоит с полотенцем наготове, и рад был любому предлогу, чтобы отложить встречу с ней.

Голубка скулила по-новому — скулила и повизгивала. Он зажег спичку и заглянул в конуру. Собака лежала на боку, выставив бурый живот с набрякшими сосками, возле которых копошились, наползая друг на друга, трое щенков.

Она напряглась всем телом — острые уши поднялись, зубы оскалились, — но сразу узнала хозяина, облизала щенков и легла, подставляя им соски.

Когда Карвялис открыл дверь в дом, Катре отступила в сторону, давая дорогу. На ходу он спросил:

— Щеночков, значит, помиловала?..

Катре не ответила. Карвялис не глядел на нее, но все время чувствовал ее взгляд, чувствовал, как она поворачивает голову вслед за ним, глядит не мигая. «Как сова», — подумал он.

Вода в тазу была почти горячая.

Он знал и это, что она весь вечер грела воду, ждала. «Ждала, как охотник зверя, которому не миновать норы», — неприязненно подумал он, но на этот раз постарался отогнать обычную неприязнь.

На столе стояла сковорода с жареным мясом, пузатый графин тонкого стекла с мутным самогоном. Он сел, налил себе и ей.

Сначала налил стаканы наполовину, а потом прибавил дополна; не чокаясь, выпил.

Как всегда с ним бывало в те редкие разы, когда он пил вот так — много и сразу, его словно ударило изнутри, и на поверхность сознания выступила всякая мешанина. Вспомнился взгляд Катре, когда она открыла дверь и отступила на шаг, — голодный и отчаянный взгляд, на который он тогда не обратил внимания.

Со стаканом в руке он еще раз взглянул на Катре и поразился перемене, происшедшей в ней: губы улыбались не зло, как обычно, а ласково. Глаза иногда сонно смыкались, как у человека, который долго ждал опасности и вот узнал, что опасности нет, получил помилование.

— Чего уставилась? Пей! — сказал он, вспомнил о щенках и пожалел, что получилось так грубо: «Она баба ничего».

Катре послушно выпила и снова взглянула на него с той же новой, мягкой улыбкой, горькой из-за опущенных концов губ, жалостливой.

Он поднялся, обнял Катре. Руки ее неподвижно лежали на коленях, она откинулась немного и повернула к нему лицо.

Карвялис встретил взгляд Катре, послушный, вопросительный услышал ее частое дыхание, но не поцеловал ее, отпустил, почти оттолкнул и снова сел.

В глубине леса завыл волк. Он прислушался к заливчатому, затихающему постепенно вою.

— Трехногая, — сказала Катрс, сидя все так же, чуть откинувшись, запрокинув голову и повернув лицо к тому месту, где только