Повесть о десяти ошибках - Александр Шаров
— Точно.
— Кем?
— Мотористом…
— В кабинку, Лида! А мы наверху, — распорядился Главный.
Кузов был набит сеном. Главный лег у правого борта, повозился, устраиваясь поудобней, и, как только машина двинулась, уснул.
Карвялис сидел, спиной прислонясь к кабинке.
Вдоль шоссе виднелись поля, пересеченные бесчисленными дренажными канавками, квадраты неубранной буро-желтой кукурузы, озера, леса.
Все кругом было тяжелое, сильное — земля, столетние деревья, полные листвой, растущей так тесно, что при легком ветерке она даже не шевелилась, свинцовая вода в канавах. Каждые триста-четыреста метров, отступая от дороги, возникали темные от времени бревенчатые хутора; из-за заборов выглядывали золотые шары и крупные, наполовину облетевшие садовые ромашки.
Кое-где виднелись окруженные ручьями холмы странной формы — хмурые, настороженные. Карвялис не знал, что это городища, но чувствовал, что насыпаны они человеком и очень давно; что вообще земля тут старая, ведущая счет не на месяцы и годы, как в городах-новостройках, где он жил, а на тысячелетия.
И показалось ему, что сам он тоже не то чтобы старый, но и он теперь должен считать время по-другому, от иных рубежей. Его охватило странное чувство, будто вот сейчас от него. ответвляются невидимые корни и охватывают все кругом — давно уже скрывшиеся за горизонтом крыши Вильнюса, леса, хутора, озера.
То и дело он заглядывал в стекло кабинки. Лида сидела наклонясь вперед, виден был тугой узел ее волос, казавшихся в полумраке черными. Один раз она повернулась и сама взглянула, но не на него, а скорее через него, как на башне Гедимина.
Главный время от времени открывал цепкие глазки, бормотал одно-два слова: очевидно, названия городков и поселков, мимо которых они проезжали, и снова засыпал.
Карвялис тоже лег на спину.
В сером небе проплывали стаи птиц, одни очень высоко, еле видимые, другие — над головой. И все они летели вдоль дороги или чуть наискосок к ней, так что возникало ощущение, будто туда направлено невидимое течение; оно несет и птиц, и леса, и машину.
До места добрались за полночь. Когда остановились, послышался собачий визг.
Прощаясь, Лида протянула узкую ладонь, сразу вырвала руку и пошла прочь, вместе с шофером и Главным.
Даже шагов ее не было слышно, только шелест травы.
Рядом по-прежнему скулила собака. Карвялис зажег спичку, наклонился и увидел толстую рыжую суку с лисьей мордой. Испуганная светом, она шарахнулась в сторону, но неловко: может быть, ее задела машина.
— Голубка! — сам не зная почему, именно этим именем позвал он собаку.
Лида вернулась и сердито проговорила:
— Я ведь не позволила называть меня так!
— Да я не вас… — Он зажег еще одну спичку, чтобы Лида увидела собаку.
— Ее так зовут?
— Вроде…
Когда голоса замолкали, слышались шелесты, шорохи.
— Птицы, — сказала Лида. — Безветренно, вот они и летят.
Постояла молча и спросила:
— Почему домой не идете? Поздно.
— Я тут первый раз.
Теперь Карвялис различал ее тонкую и стройную фигурку, словно вырезанную из серой бумаги, а вдали — черный прямоугольник здания, уходящую в небо башню. В нескольких шагах поле обрывалось, и из лощины выглядывали купы деревьев.
— Зачем же вы? — растерянно спросила она.
— Птицы летят — и мне не заказано.
— Птицы летят вдоль берега — с севера на юг — и останавливаются, потому что кругом вода, надо передохнуть, — объяснила она четким своим ученическим голосом.
— Ну и я с севера на юг, и кругом вода, и черт его знает почему еще, — беззлобно отозвался он.
— Куда же вы?..
— Лида-а-а! — позвали издали.
Она подняла руку и показала:
— Прямо по тропинке метров через пятьсот дом для приезжих.
Повернулась и скрылась в темноте.
Тропинка вилась вдоль оврага. Кустарник слева и листва деревьев, поднимающихся справа, со дна оврага, были наполнены щебетом, шумом крыльев. Как после ливня вода при каждом шаге брызжет из глинистой почвы, птицы прыскали из-под ног, проносились у лица, садились рядом на ветки и, забывая о прохожем, продолжали предотлетный разговор. Собака, забыв о боли, бросалась из стороны в сторону, преследуя птиц.
— Голубка! Голубка! — позвал он.
Собака прижалась к ногам. Он чувствовал, как она дрожит от охотничьего азарта.
— Разве я тебя… — проговорил он, наклоняясь и гладя ее по спутанной шерсти.
…Гряда деревьев справа и снизу оборвалась, тропинка повисла над чем-то бескрайним, смутно светящимся в темноте; повисла, будто взлетела, и так неожиданно, что он сделал шаг влево, ступив в мокрую от росы траву. Новые запахи — воды, водорослей, рыбы, просмоленных лодок — заполнили воздух. Ласточки, вычерчиваясь черным на сером фоне, взмывали из-за острой линии обрыва и снова проваливались вниз; было ощущение, что все перевернулось и под ногами небо.
Опять, как в Вильнюсе, Карвялису показалось, что он уже видел все это, но давно, даже еще раньше, чем лестницу в Святой Браме. И видел не с матерью, а с кем-то другим, суровым, сильным, — отцом, может быть.
Он расширил ноздри и длинным вдохом втянул в себя воздух, силясь вобрать в легкие, в самую кровь воспоминания, витающие вокруг, в темноте, гораздо более глубокой, чем обрыв под ногами.
4
Постучавшись в ворота, к которым подвела тропинка, Карвялис подумал, что до этого места не пятьсот метров, как говорила Лида, а верных два или три километра.
Он устал и постучался сильно, нетерпеливо. Минут через десять послышались шаги, хрипловатый голос окликнул:
— Кас тян?[2]
— Пустите переночевать! Я заплачу́.
— Проваливай, пока цел, — отозвался голос.
Шаги стали удаляться.
— Куда же вы? — крикнул он вслед, кулаками барабаня по воротам.
В глубине чернели надворные строения, изба. Воздух казался еще более промозглым, пронизывающим.
Карвялис нащупал на дороге камень и стал бить изо всех сил по доскам. Острая щепка отлетела и поранила лицо. Соленая капля скатилась на верхнюю губу, и он слизал ее, чувствуя, как в сердце входит такая злость к слепому, мертвому и безжалостному хутору, какой он в жизни не испытывал.
— Кулачье, — пробормотал он.
Доски после каждого удара надсадно гудели. Он увидел, что к воротам снова приближается приземистая темная фигура. Хрипловатый голос выругался по-литовски, потом по-русски. Угрожающе заключил:
— Хочешь заряд в задницу? Крупный, на кабана! — Человек за забором поднял над головой ружье.
— Ты так!.. — Карвялис ухватился за край забора, перебросился на ту сторону, вырвал ружье, ощутив негладкое прикосновение ствола, и швырнул.
Слышно было, как ружье всплеснуло, упав в лужу или бочку с водой. Темная фигура присела на корточки и испуганно вскрикнула.
— Так ты вовсе баба, — сказал Карвялис так же зло, но еще и презрительно. — Не трусись. Бить не стану.
