Чардаш смерти - Татьяна Олеговна Беспалова
– Кто он?
– Карлик! Колченогий карлик. После каждого боя лазает по полю выискивая раненых. Такая ловкая тварь! Настоящий сатана. Правда-правда! Я порой думаю, что это вовсе не человек.
Гильдебрандт наконец вернул Дани бинокль.
Дани присмотрелся. Действительно, подбитая накануне самоходка с виду выглядела вполне исправной. Артиллеристам Хельвига так и не удалось её поджечь.
– Мы повредили ходовую часть, – словно услышав его мысли, проговорил Гильдебрандт. – Они долго потом стреляли по нам, а потом…
– Я вижу его! – воскликнул Дани.
Человек бежал по полю, почти не скрываясь. Одетый в снайперскую кикимору, он был бы не слишком-то и заметен, если б ни одно обстоятельство. Человек заметно припадал на левую ногу. Перемещался он быстро. Похоже, увечье вовсе не беспокоило его. Вот он добежал до подбитого танка, вот, – Дани подбросило от изумления, – стащил с себя маскировочный костюм и остался в гимнастёрке и штанах армейского фасона. Теперь – хвала немецкой оптике! – у Дани появилась возможность подробно рассмотреть его лицо. Мелкий человечек-хроможка оказался просто-напросто мальчишкой, подростком из тех, что ещё не бреют бороды. Мальчишка проворно расстелил на земле свою хламиду. Дани как зачарованный наблюдал за тем, как мальчик вытаскивает из-под передка танка тело раненого, как умело накладывает повязки, как укладывает на хламиду. Очевидная хромота не мешала мальчишке передвигаться довольно быстро. Особенно хорошо у него получалось ползком. Плечи и руки его были чрезвычайно сильны. Он тащил за собой вялую груду обеспамятовавшего человека и, казалось, не ведал усталости.
– Куда смотрят снайперы? – фыркнул Дани. – Я отдам приказание…
– Дорогой Габели! Твои снайперы работают отменно хорошо, но мальчишка будто заколдован…
В подтверждение слов Гильденбрандта раздался щелчок, и прямо перед мальчишкой возник высокий столбик черного праха. Пока он оседал, мальчишка исчез. Куда делся? Кротом зарылся в землю? Надел шапку-невидимку? Раненый большевик остался лежать, задрав кверху поросший щетиной подбородок. Дани оторвался от бинокля и посмотрел на улыбающегося Гильденбрандта.
– Это продолжается не первый день, – заверил Дани друг.
– А если калибром…
– Не помогает. Несколько раз мы думали, что дьявола разнесло в клочья, но через несколько часов он снова появлялся, словно из-под земли.
– Мины?
– Он всегда появляется внезапно. Стоит только нам дослать снаряд в ствол, как он тут же исчезает. Ровно так, как ты сейчас видел. От него пока не много вреда. Он всего лишь выносит раненых с поля. Но кто знает, что будет дальше. С такими-то способностями…
– Я прослежу. Приму меры. В моём взводе есть соответствующие специалисты.
– Да уж, проследи, – Гильденбрандт хлопнул Дани по плечу. – Я слышал, вас сегодня отводят с передовой.
– Да. Но на моё место встанет Отто Козьма со своими ребятами. Отто отличный парень. Он понравится тебе.
– Хорошо! Мы как раз знакомы! Нас свёл ваш напыщенный Якоб. Меня как раз вызывали в штаб.
– Оказия? – в этом случае Дани снова использовал русский язык.
– Что? – Гильдебрандт снова округлил глаза.
– Это ещё одно русское слово! Учи русский язык! Мы должны знать врага назубок.
* * *
Проспект Революции пострадал от обстрелов и бомбёжек менее других улиц Воронежа. Тем не менее Шаймоши вёл «хорьх» со всей возможной осторожностью. Они двигались от северной окраины города по направлению к южной. За их спиной грохотала канонада. Дани смотрел по сторонам. Окна многих строений были разбиты, зияли пустотой или были забиты фанерой. Стены были иссечены осколками, но в целом строения выглядели вполне жилыми. Дани рыскал взглядом, стараясь обнаружить малейшее движение, но тротуары по обеим сторонам улицы казались совершенно пустынными. Лишь изредка в подворотнях мелькали быстрые тени. Люди или животные показывались на миг, чтобы побыстрее скрыться от любопытных и, возможно, недоброжелательных глаз. Чем далее они продвигались на юг, тем оживленней становилось на улицах. Дани, скучая, сначала принялся считать следы от разрывов мин на мостовой, потом прохожих. Он раздумывал, о чём бы таком потолковать с Шаймоши, и не находил подходящей темы. Так продолжалось до тех пор, пока ординарец не заговорил сам:
– Не помаю, куда смотрят интендаты. Когда наконец уберут трупы? Наши бойцы вынуждены ютиться в клоповниках, возведённых собственными руками среди руин, между тем как…
Шаймоши внезапно примолк – сосредоточился на вождении, объезжая очередную воронку. Тут же неподалёку, под стеной уцелевшего дома лежал полуразложившийся труп лошади. Над ним вились тучи мух. Одна из них серез опущенное окно залетела в салон автомобиля. Дани поднял стекло. Однако без притока уличного воздуха в салоне «хорьха» сделалось невыносимо душно.
– Проклятые интенданты! Отсиживаются в тылу. На передовую нос не высунут, а чтоб трупы убирать… Вонь, господин лейтенант, вонь и антисанитария.
Шаймоши продолжал ворчать, а Дани смотрел на проплывающие по обе стороны улицы дома.
– Ты лучше оцени стиль архитектуры. Тут всё построено на контрасте. Дореволюционный ампир в сочетании с большевистским постмодерном. По-моему, довольно безвкусно. Один стиль убивает другой. Ты как считаешь?
– Из этих разбитых окон зияет ужас бессмысленного уничтожения.
– Что-что зияет? – засмеялся Дани. – Во всём должен быть стиль. Даже в вождении. Пожалуй, твой стиль вождения, Шаймоши, кажется мне чрезмерно медлительным. Что ты думаешь по поводу Чатхо?
– А?
– Эрнё Чатхо. Пожалуй, мне пора расширять штат помощников. Мы должны быть в штабе через пятнадцать минут. Старина Якоб не любит, когда его подчинённые опаздывают на оперативные совещания.
– Деревенщина, этот Чатхо – вот, что я думаю.
А «хорьх» уже катился вдоль трамвайных путей. Этот участок проспекта Революции несколько часов назад подвергся миномётному обстрелу. По обеим сторонам проезжей части улицы сосредоточенно бродили сапёры. Скоро они увидели трамвай. Оранжевый, с поникшими рогами, разбитыми стёклами и выгоревшим нутром, он стоял посреди улицы монументом заброшенности. Шаймоши повернул руль влево, намереваясь объехать трамвай, и едва не врезался в толпу людей. Пронырливые, мрачного вида оборванцы толпились вокруг полевой кухни. Их было человек двадцать или немного больше. Каждый держал в руке чайник, бидон, кастрюлю или какую-либо иную пустую тару. Фельдфебель Бартал из интендантской роты в грязном белом колпаке огромной поварёшкой разливал баланду. Он черпал варево из огромного бака экономно. Каждому из страждущих доставалась в лучшем случае половина поварёшки. С примыкающих улиц и их подворотен к полевой кухне стягивался народ.
– Смотрите, господин лейтенант, – Шаймоши притормозил. – Сбежались на запах еды. С таким же удовольствием они приходят, когда кого-то казнят. Смотрят. Поплёвывают. Дикий народ.
Небольшая толпа состояла почти исключительно из женщин разных возрастов, в основном старух, подростков и малолетних детей. Мужчин было мало и все либо глубокие старцы, либо явно увечные. Одна из женщин бегала вокруг полевой кухни, заглядывая в дверь каждого подъезда, в каждую подворотню.
– Матвей! Матвей! – кричала она, но,
