Манная каша на троих - Лина Городецкая
Тетя Роза брала билеты на все лучшие городские спектакли, которые только можно было показать мальчику моего возраста, она добровольно взяла на себя ответственность за мое культурное воспитание. И все балеты, кукольные постановки, спектакли ТЮЗа я посмотрел с ней.
Маме было некогда. Она тоже строила… Вместе со мной в животе ухитрилась окончить строительный институт. И если она лично не строила коммунизм, то строила для светлого будущего дома.
Иногда они с папой обсуждали какие-то грандиозные проекты, которые надо было успеть «продвинуть». Но меня это не очень интересовало.
Когда я болел, рядом со мной сидели по очереди три женщины. Мама, Роза и Маня. Каждая брала день отпуска. Каждая передавала дежурство почти как смену на передовом производстве. Строгий отчет: температура у ребенка утром, днем и вечером, что поел и в каком количестве, сколько выпил воды и принял ли микстуру. Мама была спокойной в любой день, когда не сидела со мной, ибо такие родные сердца были рядом, что ей волноваться не приходилось.
А после болезни тетя Роза непременно вела меня в кондитерскую, потому что я любил корзиночки с клубничным джемом, именно готовые корзиночки из песочного теста с кремовой розочкой наверху, и покупала мне сразу две. То есть выздоравливать было не только хорошо, но и вкусно.
У мамы тоже была особая обязанность. Она водила меня в библиотеку. Раз в неделю, ждала терпеливо, пока я выберу книги, советовала, что почитать, тихо шепталась с библиотекарем, красивой дамой с вечной брошью на блузе. Наверное, брошей и блуз было много, но мне они все казались одинаковыми.
Но однажды в библиотеку повел меня папа, и от библиотекаря Майи Даниловны, которая была женой его сослуживца, папа узнал об открытии детского спортивного лагеря, набиравшего на первую смену новичков. Мне не обязательно быть выдающимся спортсменом, меня там таким сделают! Папа загорелся идеей. Родители, которым не удавалось уделять мне много времени, очень хотели, чтобы я стал сильным, мускулистым, накачанным физкультурником, готовым к труду и обороне, а не только начитанно-театральным очкариком.
И на общем семейном совете было решено, что я поеду. Сам! В Крым. На три недели. Лагерь от папиной службы, так что все будет просто замечательно. Утром – натуральный сок, плавание под присмотром инструкторов в Черном море, где меня наконец научат не бояться воды. Днем – обязательный отдых, вечером – желтая черешня, обожаемая мной, пионерские песни у костра, которых я еще не знаю. Но уже пора. Я – только начинающий пионер, но ведь все впереди.
Мне было десять лет. Я никогда никуда не ездил сам. Мне было откровенно страшно. Я стыдился, но ничего с этим поделать не мог. И ревел. Настолько исступленно и противно ревел, что мама собрала всех тетушек на совет: а может, все-таки не стоит отпускать ребенка одного?
Я очень хотел, чтобы они отказались от этой идеи. Я хотел быть дома, гулять во дворе, спать в своей кровати, ходить в театры с тетей Розой. Или, в крайнем случае, поехать в отпуск куда-нибудь с тетей Маней. Почему мне нужно ехать одному, с чужими людьми? Я тогда еще не знал, что такое интровертность, но явно интровертом себя чувствовал.
Они сидели в нашей большой комнате, три мои любимые женщины, и смотрели на меня. Вот сейчас, я был уверен, у одной из них дрогнет что-то в сердце, и меня оставят дома. И это будет просто замечательно. Лето, друг Мишка, голубятня, которой я увлекся. Учиться плавать можно и нашей речке, в конце концов.
Они смотрели на меня, о чем-то перешептывались. И все вместе решили, что ребенок должен ехать. Не дрогнуло у моих черствых родственниц ничего в сердце. Потому что вдруг они решили, что надо во мне воспитывать мужское начало, учить меня самостоятельности.
Просто, наверное, я им порядком надоел, всем трем. Тете Мане осточертело печь для меня кихелах, тете Розе – таскать меня по театрам. Ну а маме хочется отдохнуть, не бежать с работы домой, чтобы готовить мне ужин и читать перед сном книгу. Я им просто больше не нужен.
Я надулся. И не поддавался ни на какие подкупы.
«Йосинька, это все делается для тебя, вот увидишь, как тебе понравится, еще „спасибо“ нам скажешь!»
Как же, скажу я им «спасибо»! Они от меня избавились на месяц, а я им за это «спасибо», значит?!
Но день наступил, и решение осталось в силе. И был сложен мой маленький коричневый чемодан. На нем – наклейка: имя, фамилия, возраст, адрес. Мама подумала и добавила имена родителей. Папа иронично предложил вписать и имена обеих теть. Не то чтобы он не любил их или не ценил их вклада в мое воспитание, но иногда считал, что многое в этом воспитании – лишнее.
Провожали меня на поезд всей семьей, кроме папы. Папа как раз уехал в срочную командировку в Литву. Он должен был демобилизоваться, но сначала ему предстояло наладить какие-то контакты с другой военной частью, которую собирались перебросить в наш город.
Так что провожали меня мама, Роза и Маня. Исаак пожал мне руку раньше, еще дома, и я был ему очень благодарен, потому что вдруг стал стесняться этих ненормальных проводов. Один коротко стриженный мальчик с коричневым чемоданом и сразу три озабоченные женщины, которые сопровождают его до поезда.
На перроне нас собрали в группу: около двадцати детей, мальчишек и девчонок. Воспитателей было двое, и еще один нас ждал на месте.
Мне хотелось плакать, но я держался изо всех сил. А что было делать… Как плакать при чужих детях, а потом с ними дружить еще кучу времени?
Я смирился с ситуацией, хотя продолжал в душе ненавидеть их всех – и маму, и теток, которые так легко меня вышвырнули из своей жизни на целых три недели.
Мама шептала мне на ухо, что я уже большой и чтобы я каждый день писал ей открытки. Что в моем чемодане есть набор красивых открыток с марками и с уже написанным адресом. Все, что нужно,– вечером коротко описать, как у меня прошел день. А потом, когда я вернусь, мы вместе будем читать эти открытки, и вот же будет интересно вспоминать!
Тетя Роза сообщила, что через месяц у нас в городе намечаются гастроли цирка с дрессированными львами и билеты ждут моего возвращения из лагеря. Тетя Маня, по обыкновению, молчала, но в чемодане лежали ее пирожки. На дорогу.
