Манная каша на троих - Лина Городецкая
Ноги носят?.. Какие, к черту, ноги!.. Петр чувствовал, как ноги подкашиваются, страх ползет по всему телу, в каждую волосинку забирается. Выдавил последний аргумент:
– Борька, не дури, не бери грех на себя. Тебя же потом посадят. Себе жизнь испортишь.
Борис на мгновение замолчал, словно собирался с силами, и сказал:
– Мне в Смиловичах нужно было забрать два должка. У тебя. И у Ващюка. Я бы тебя, Репейников, повесил на твоем яблочном дереве, да пачкаться придется, ты и так все штаны обоссал. Я бы тебя до того карьера довел, где твои дети маленькие лежат, убитые, Сашенька и Галочка, и жена твоя Дина, и мама моя с близняшками, вся семья наша. Так ты же шмон поднимешь. Не мужик ты, Репейников. Один только причиндал между ногами мужика мужиком не делает.
Да, два должка у меня здесь. А больше в этом проклятом месте, на родине бывшей, ноги моей не будет. Но теперь останется один должок. Я Ващюка из-под земли достану. И за мою жизнь не беспокойся: у меня алиби железное на сегодня. А для тебя, зятек мой, у меня приготовлена смерть быстрая, легкая. И тихая. Как-никак всю войну в разведке прослужил. Пистолет мой – с глушителем. Новинка такая… Придется тебе тут полежать, пока найдут тебя. Но мне это уже все равно…
Из-за тучи вдруг вышла круглолицая луна, оглядела серебряными очами яблоневый сад и спряталась за другой тучей.
* * *
Тоня, вытирая пыль, с боязнью поглядывала на дверь в ожидании мужа. Утром, наводя порядок и складывая вещи, она вдруг нашла украшение. Тонкую золотую цепочку с янтарным кулоном странной и притягивающей формы. Чья она, Тоня понятия не имела, но ей захотелось примерить. Никогда не было у нее золотых украшений. А кулончик вдруг соскользнул с цепочки и исчез между щелями старого деревянного пола. Тоня даже не успела заметить, куда он упал. Она уже и подмела, и полы вымыла, и во все щели заглянула…
Цепочку Тоня на место положила, чтобы Петр не ругался, а как ему теперь объяснить, что случилось с кулоном, она еще не решила. И очень боялась той минуты, когда придется держать ответ.
Послесловие автора
Сюжет «Страха» вымышлен, но идея создания рассказа возникла после чтения воспоминаний чудом уцелевшего шестнадцатилетнего узника Смиловичского гетто, бойца партизанского отряда Зорина и Красной армии, участника первого Парада Победы Моисея Горелика. Оттуда же почерпнуты некоторые исторические события времен оккупации и уничтожения еврейского населения белорусского городка Смиловичи.
Три сестры
Их было три сестры. Моя мама, Роза и Маня. И на всех трех я был один. Понимаете, какая ответственность была взвалена на меня? Быть любимцем сразу трех женщин. Тетя Роза, рассказывали, в молодости полюбила одного человека, но он погиб еще в 1914 году, а вернее, пропал без вести, и где колышется трава над ним, не знает никто. А она оказалась однолюбкой, просто фатальной однолюбкой, так и не вышла замуж.
А тетя Маня замуж вышла, но детей не получилось у нее завести. Слышал я про какую-то операцию, которую ей сделали в юности. Жизнь спасли, но осталась тетка бездетной. Дяде Исааку, мужу ее, это не мешало, как мне всегда казалось. Он тетю Маню любил и так. И женился не ради детей.
Но меня любили все три сестры, да так, что души не чаяли. Мама – это понятно, я был ее кровинушкой. Однако ее сестры тоже считали меня кровинушкой, и мама честно делила меня с ними. Она была самой младшей и жалела их. Итак, я ходил в школу рядом с домом тети Розы, чтобы она могла меня забирать и наслаждаться общением. Тетя Роза была портнихой, так подстраивала свои рабочие часы, чтобы уделять мне внимание. А летние каникулы я проводил с тетей Маней и дядей Исааком, они специально ездили на детский курорт, в Евпаторию. Потому что у ребенка обнаружили гланды. И ему нужно было дышать морским воздухом.
Кого из них я любил больше? Если честно, не знаю… Мама была необыкновенно порывистой, эмоциональной, и ее эмоции подчас останавливали мои порывы. Тетя Роза как раз была маминой полной противоположностью, мне она казалась чуть заторможенной, слишком степенной, никогда никуда не спешащей, и мне это тоже мешало, ведь хотелось многое успеть, а она так неторопливо вела меня из школы домой и рассказывала про какие-то цветочки, которые мы встречали по дороге. Тетя Роза увлекалась ботаникой, хотя всю жизнь шила бюстгальтеры.
А тетя Маня вообще молчала, ибо в их семейном союзе разговаривал дядя Исаак – за себя и за жену. Она только ласково гладила меня по голове и улыбалась. Конечно, она меня любила, но больше молча. Чему я иногда был даже рад.
А я… я просто принимал этот союз трех сестер как должное. Ну, вот у всех есть папа и мама, а у меня папа и мама и еще две почти мамы. Разве плохо? Зато у многих детей были дедушки и бабушки, а у меня – нет. Папа мой ушел строить коммунизм и больше в родительский дом не вернулся. Тогда я думал, что так и надо. Теперь… А что теперь? Уже несущественно, что думаю я по этому поводу.
Родители мамы и ее сестер умерли. Не погибли в огне революции, не в погромах, а умерли. Дед был врачом, заразился от больного бушевавшей холерой и заразил бабушку. Сгорели они быстро. И тетя Роза, старшая из сестер, взяла на себя опеку над младшими.
А я рос, и три любви трех обожавших меня женщин просто обволакивали мою судьбу. Я всегда знал, что могу уткнуться в каждую из них. Что им будет в радость доставлять радость мне. Тетя Маня пекла в конце каждой недели булочки кихелах с изюмом, ведь их любил я. Даже заболев, она рано утром ставила тесто на дрожжах на шесть часов, а потом заставляла дядю Исаака стоять и лепить сладкие булочки, потому что ребенок их будет ждать.
Ребенка, кстати, назвали Йосифом. Не только в честь моего тезки, отца мамы и ее сестер, но и в честь их матери,
