Юрий Коротков - Девятая рота (сборник)
Зрители, замерев в восторге, еще смотрели на вытянувшуюся, летящую под куполом фигурку, когда Иван отшвырнул с дороги конферансье и бросился на арену…
Ее ладони скользнули по трапеции, она зацепилась было на мгновение, качнулась и, опрокидываясь, полетела вниз…
Иван бежал, бесконечно медленно переступая ногами, вытягивая вперед руки. Ему не хватило двух шагов, Маша упала прямо перед ним.
Зал ахнул, барабанная дробь замедлилась и оборвалась. Цирковые кинулись на арену из-за кулис.
– Машуня… Маша… – он повернул ее лицом к себе. Изо рта у нее сочилась струйка крови. – Врача! Скорее! Есть тут врач? – закричал Иван, безнадежно оглядываясь в толпе.
Он подхватил Машу на руки и побежал к выходу. Задыхаясь, он бежал по улице, прохожие расступались перед ним.
– Потерпи, Машуня… Сейчас… Это близко… Только потерпи чуть-чуть…
Он ворвался в больницу, заметался по коридорам вперед и назад с Машей на руках.
– Доктор! Где доктор?!
Санитарка торопливо распахнула дверь, он вбежал в кабинет.
– Положите сюда, – указал пожилой доктор на стол. Он оттянул веко, заглянул Маше в зрачок, нащупал артерию на шее.
– Она мертва.
– Нет! Нет! – замахал руками Иван. – Она дышит! Слышишь? – Иван сгреб его окровавленными пальцами за ворот, так что треснул халат, наклонил к столу. – Слышишь? Делай что-нибудь, только не стой! Ты доктор? Лечи! Тебя учили! Инструмент бери! – он разбил кулаком дверцу стеклянного шкафа, выгреб инструменты. Рассыпая по полу, совал их в руки врачу.
Собравшиеся в кабинете врачи и санитарки молча смотрели на него.
– Ну сделайте же что-нибудь!! – срывая голос, закричал Иван…
Он сидел в больничном коридоре с Машей на руках, пусто глядя перед собой, чуть покачивал ее, будто баюкая. Доктора и больные опасливо обходили его стороной.
– Чего делать-то будем? – издалека кивнул на него один санитар другому. – Всю ночь так просидел.
– В покойницкую ее надо.
– Поди, забери. Пробовали уже. Полицию, что ли, звать?..
– Сынок… – подошла к Ивану старая санитарка.
Тот медленно поднял на нее глаза.
– Что ж ты мучаешь-то ее, сынок? – она поправила безжизненно упавшую Машину руку. – Больно же ей.
– Больно… – одними губами повторил Иван.
– Дай-ка ее мне. Там спокойней ей будет. Давай…
Иван бессильно сгорбился на кушетке, глядя, как уносят от него Машу по бесконечному больничному коридору.
Утопая туфлями в белой пыли, Иван шагал по дороге среди раскинувшихся на все стороны полей. С пригорка стал виден хутор и река с поросшими ивняком берегами. Иван остановился, глубоко вдохнул, оглядывая знакомый с детства пейзаж. Разулся, закатал брюки по колено и пошел босиком…
Отец у крыльца правил косу.
– Здорово, батя.
– А, здорово, Иван, – спокойно обернулся тот, будто и не было многих лет разлуки. Неторопливо отложил косу, оглядел сына в городском наряде. – Передавали тебе братья, что оглоблю об тебя обломаю, как увижу, за твою глупость? Не забыл?
– Бей, батя, – Иван поставил чемодан и развел руками. – Твоя правда была.
– Да теперь что, раньше надо было… Ну, здравствуй, – они коротко обнялись. – Ко времени успел – в поле едем.
На крыльцо выбежала мать. Замерла, глядя на сына, закрыв рот платком, бросилась было к нему – и остановилась под тяжелым взглядом отца.
– Здравствуй, сынок.
– Здравствуй, мамо, – они расцеловались.
– Поди, оденься по-человечески, – велел отец. – В таком мундире косой не помашешь. Не забыл еще, в какую сторону косят-то?..
Отец, горделиво приосанившись, правил телегой по хуторской улице. Иван с братьями шагали рядом.
– Ты куда, бать? – удивился младший. – Напрямки короче будет! – махнул он в другую сторону.
– Цыть! – грозно оглянулся тот на него. – Отцу указывать!
Прохожие хуторяне останавливались, другие выскакивали из хат, босоногие пацаны и девки шли за телегой, во все глаза разглядывая Ивана.
– Здравствуйте, Иван Максимович! С приездом вас!.. Здорово, Иван!.. Здрасьте, дядя Ваня!..
– Здравствуйте, родные мои! Здорово, братцы! Здравствуйте, люди добрые! – раскланивался Иван во все стороны.
Потом они с отцом и братьями под палящим солнцем шагали по пшеничному полю, размеренно взмахивая косами, оставляя за собой ровные валки жнивья. Пот градом лил из-под широкой соломенной шляпы Ивану на лицо, рубаха промокла до нитки, черные пятна кружились перед глазами, он задыхался уже, но искоса следил за идущим впереди отцом и не отставал…
Иван не сел – упал без сил под полотняный навес у телеги. Молодая красивая девка в высоко подоткнутой юбке протянула ему двумя руками крынку.
– Попейте молока, Иван Максимович.
Иван взял было – да чуть не выронил из негнущихся пальцев. Девка захохотала.
– Что, утомился уже? – усмехнулся отец. – Начали только. Это тебе не гири в цирке ворочать!
Иван жадно пил гулкими глотками, запрокинув крынку. Девка, не отрываясь, смотрела на него.
– Спасибо, родная, – отдал Иван ей крынку.
– Пошла, чего уставилась! Дыру проглядишь, – прикрикнул на нее отец, и девка побежала по полю, взбивая коленями юбку. – Неужто не признал? – кивнул вслед ей отец. – Поярковых младшая, Любаша. Помнишь, девчонка сопливая за тобой хвостом таскалась, всему хутору на потеху? Ты ее шугал от стыда.
Иван удивленно покачал головой:
– Долго меня не было.
– Долго, Иван, – кивнул отец. Помолчал и сказал: – Работай, Иван, работай. Работа – она все лечит, и душу, и дурь, и болячки…
– Откуда узнали-то? – глядя в сторону, спросил Иван.
– Не на Луне живем. Газеты вот не всегда доходят, а слухи быстрей телеграфа… Я не баба, жалостливых слов не знаю. Я тебе вот что скажу, Иван. Было, давно уже, – влюбился. Да как! Себя не помнил, как зовут, какого роду! Девка с соседского хутора – такая… такая… какую раз в жизни судьба дарит. Казак я или нет? Любишь – бери, не любишь – руби! А с другой стороны, я матери твоей слово дал перед Богом. Казак один раз слово дает – что жене, что царю, и держит уже до смерти. И тебя с братьями как оставить – батька, мол, не помер, не на войне порубили – за юбкой убежал… Измучился, черный стал, люди шарахаются. Я тогда в поле пошел, сюда, – повел он головой вокруг. – Жил здесь и пахал с утра до ночи, так что кобыла с копыт валилась, так что руки до мяса стер. И когда ничего уже в душе не осталось, ничего живого, кроме ломоты да боли, тогда вернулся…
Иван во все глаза смотрел на него.
– Ты не рассказывал мне, бать…
– А я и сейчас не говорил ничо, – сказал отец, глянув на подходящих братьев. – Померещилось тебе с устатку…
Иван сам не заметил, как заснул, накрыв лицо шляпой, бессильно раскинув руки. Братья поели, младший хотел растолкать его, но отец молча повел рукой: не тронь. Они поднялись и пошли к своим воткнутым в землю косам.
Столы в хате были сдвинуты и накрыты. За столами собрался чуть не весь хутор. Кому не хватило места, сидели на подоконниках, как на галерке, а с улицы заглядывали, расплющив нос о стекло, пацанята. В воздухе белыми облаками висел дым от трубок и самокруток.
Иван сидел между отцом и матерью.
– Чо ж ты бирюком сидишь, Иван? – заплетающимся языком сказал кто-то. Самогона выпито было уже немало. – Не выпил даже с нами, чокаешься все только. Зазнался, что ли, в столицах-то?
– Это у них порядок такой. Ре-жим! Ни выпить тебе, ни закурить!
– А бабу-то хоть можно?
– А с бабами вообще ни-ни. А то сил уже ни на что другое не останется!
Все захохотали. Мать тревожно глянула на Ивана. Тот засмеялся со всеми вместе.
– Да я ж никогда капли в рот не брал, с тех пор как батя нас с братьями нагайкой поучил. Мы тогда на Масленицу со стола допили, что за вами осталось – на всю жизнь охоту отшиб!
Все снова расхохотались.
– Иван, ты, говорят, в Париже самом был – расскажи!
– Забыл я все, – спокойно ответил Иван.
– Как – забыл?
– А так, забыл. Вот как мы с тобой в ночное пацанами ходили – помню. Когда ты в темноте на козла набрел, потом до самого хутора бежал-орал – за черта принял! – под новый взрыв хохота сказал Иван.
– Гостинцы-то своим привез? Похвались!
– А как же! Мне – вот, платок, – мать горделиво показала шаль, накинутую на плечи.
– А мне – сигары французские! – засмеялся отец. – Иван, принеси, народ посмешить! У меня в комоде, сверху, где бумаги все мои.
Иван пошел в соседнюю комнату, выдвинул ящик, достал деревянную шкатулку с сигарами. Присмотрелся, выдвинул ящик дальше. Снизу аккуратно сложены были вырезки с фотографиями из газет: Иван в схватке на арене… в черкеске и папахе… в чемпионской ленте с медалями…
Иван удивленно перебирал фотографии, разглядывал. На последней он держал на вытянутой руке над головой Машу…
Мужики попыхивали сигарами, передавали друг другу, качали головой:
