Юрий Коротков - Девятая рота (сборник)
– Иван, не горячись! – крикнул Друбич. – Он же нарочно это делает!
Поддубный, наконец, захватил Рауля, но тот легко освободился. Иван удивленно глянул на мокрые ладони, вытер их о трико. Обхватил противника за шею – и снова тот легко, безо всяких усилий освободился. Наконец взбешенный Иван зажал его в углу ковра, взял его стальным своим захватом, сцепив пальцы за спиной, готовясь оторвать от земли и бросить – но Буше, как угорь, выскользнул у него из рук. Иван снова глянул на ладони, понюхал.
– Это масло! – заорал он, показывая руки судьям. – Он же маслом обмазан, как гусь на сковородке!
Действительно, торс француза жирно лоснился в свете прожекторов.
Зрители на трибунах засвистели, затопали ногами.
– Позор! С арены его!
– Пусть продолжают! – кричали другие.
Друбич с Карсаковым бросились к судейскому столу, с другой стороны подбежали французы. Служащие, раскинув руки, удерживали их на расстоянии.
Один Буше невозмутимо улыбался, пока судьи ощупывали и обнюхивали его. Затем судейская коллегия собралась вокруг стола для совещания. Наконец, председатель вышел на арену и поднял руку, призывая к вниманию. В зале наступила тишина.
– Судейская коллегия пришла к выводу, что один из соперников использовал прованское масло, что запрещено правилами чемпионата!
– Позор! – взорвался снова зал.
Судья опять поднял руку.
– Судейская коллегия решила продолжать поединок, а господина Буше каждые десять минут вытирать полотенцем! – к Раулю действительно подбежал служащий и принялся старательно обтирать его махровой простыней.
– Что там вытирать, вспотеет – опять масляный будет! – крикнул Иван.
Половина зала свистела, половина аплодировала. Кто-то уже сцепился с соседом. Полицейские бегали вдоль трибун, грозя вывести самых рьяных болельщиков.
– Это нарушение правил чемпионата! – кричал Карсаков. – Вы обязаны засчитать поражение!
– Если русская делегация будет нарушать порядок, я буду вынужден удалить вас из зала! – предупредил председатель. – Продолжаем поединок! – он ударил в гонг.
– Да не буду я об него руки марать! – отмахнулся Иван и пошел прочь с ковра. – У нас в России морду за это бьют безо всяких ваших правил!
Карсаков, Друбич и Эжен обступили его.
– Нельзя уходить, Иван! Что ж делать, надо бороться!
– Сказал – не буду!
– Считаю до трех! – объявил судья. – Если русский борец не продолжит схватку, ему будет засчитано поражение! Раз! – он ударил в гонг.
– Да пойми, Иван, они этого и добиваются! Ты же не сам за себя – ты Россию представляешь. Нас на следующий чемпионат не пустят, если уйдешь. Постарайся захватить его сразу, как вытерли, пока сухой!
– Два! – ударил судья в гонг.
Иван вышел на арену, исподлобья глядя на Рауля. Тот невозмутимо улыбался.
– Чует мое сердце – куплены судьи, – со вздохом сказал Друбич. – Слишком уж этот хлыщ спокоен.
Сразу после отмашки судьи Поддубный бросился на Рауля. Тот припустил от него бегом. Когда Иван поймал его в захват, уже снова вспотевший, лоснящийся от масла Буше выскользнул у него из рук…
Потом француза снова обтирали полотенцем, и снова он бегал от Ивана, мельком поглядывая на стрелки больших часов на стене, отсчитывающих время поединка…
Поединок продолжался под непрерывный свист трибун. Уставший, с промокшими от пота волосами Иван пытался скрутить Рауля, когда ударил гонг, и судья объявил конец поединка. Поддубный с силой отшвырнул от себя француза, вытер по пути масляные руки о скатерть судейского стола и подошел к своим.
– Устал, – с трудом переводя дыхание, сказал он. – Никогда еще так не уставал…
Судьи снова собрались в кружок совещаться. Зал замер.
– Поскольку никто из соперников не провел ни одного атакующего приема, – объявил председатель, – победа в поединке за успешные действия в защите присуждается Раулю де Буше!
Зал взорвался возмущенным ревом, свистом, топотом ног, сквозь которые пробивались жидкие аплодисменты. На трибунах началась драка, полицейские кинулись ее разнимать. Буше со свитой быстро исчез за кулисами. Русская делегация и сотни зрителей с трибун бросились на арену к судьям, служащие, сцепившись за руки, закрыли их живым кольцом. Судьи, прикрывая головы от летящих в них со всех сторон скомканных программок и туфель, пробирались к двери.
Растерянный Иван проталкивался сквозь толпу, пытаясь объяснить, доказать что-то кому-то, потом вдруг замер в людском водовороте с окаменевшим лицом, глядя перед собой пустыми глазами, повернулся и, сгорбившись, побрел к выходу…
Карсаков и Друбич окликали его в толпе, запрудившей арену, Эжен взбежал на опустевшую трибуну, пытаясь увидеть сверху…
Иван в это время в одном трико брел по Парижу, не разбирая дороги, не замечая никого вокруг. Прохожие удивленно оглядывались на него, машины тормозили перед ним, сигналили, кто-то подбежал было с открыткой за автографом – Иван ничего не видел и не слышал…
Карсаков, Друбич и Эжен кружили на машине по вечерним улицам, оглядываясь по сторонам.
– Да что же он, сквозь землю провалился?..
– На вокзал надо ехать, – предложил Друбич.
– Да кто его в поезд пустит в таком виде? И билета у него нет, ни денег, ни паспорта… В полицию едем, – кивнул Карсаков шоферу…
В сопровождении двух полицейских и портье они прошли по коридору ночного отеля.
– Вот его номер, – указал Карсаков.
Портье открыл дверь, они вошли и включили свет. Иван сидел на кровати, безвольно сложив руки на коленях.
– Что вы нам голову морочите! – досадливо сказал старший из ажанов. – Без вас у нас дел не хватает!
Друбич достал из кошелька деньги.
– У меня к вам просьба, господа. Пусть это останется между нами. Ни слова газетчикам, договорились?
Полицейские и портье вышли.
– Ну, напугали вы нас, Иван Максимович, – облегченно сказал Карсаков. – Нельзя же так, в самом деле! Мы весь город объехали! Обидно, я понимаю, но жизнь на этом не кончается…
Друбич наклонился и заглянул ему в лицо.
– Иван… – тревожно сказал он. – Иван, ты меня слышишь? – он тронул его за руку.
Тот по-прежнему пусто смотрел в пространство. Перед его глазами по очереди появлялись лица друзей, те беззвучно говорили что-то, с силой трясли его за плечи…
– Очень тяжелый случай, – говорил по-французски доктор. Иван в прежней позе сидел на своей кровати в номере. – Он не понимает, где находится, не узнает знакомые лица. Замедленная реакция на физические раздражители, – он достал медицинскую иглу, уколол его в руку. Ладонь Ивана с опозданием, не сразу сжалась. – Не хочу вас пугать, господа, но поверьте моему опыту – из этого состояния редко возвращаются…
Карсаков и Друбич переглянулись.
– Мы можем перевезти его в Петербург, профессор?
– Да, конечно. Состояние стабильное. Вам придется нанять кого-то из опытного медицинского персонала, можно в нашей клинике. Дорога не близкая. Кормить с ложки, следить, чтобы не было обезвоживания организма, пролежней. Другие бытовые проблемы – вы меня понимаете…
Медицинская сестра гренадерского роста и коридорный отеля, ворочая Ивана на кровати, как куклу, натягивали на него одежду. Потом закинули его безвольные руки себе на плечи и попытались поднять.
– Отойди, – Эжен оттолкнул коридорного. Они с Друбичем с трудом поставили Ивана на ноги, шагнули вперед – Иван замедленно переступил ногами…
Автомобиль проехал по питерским улицам, остановился у ограды больницы – приземистого унылого здания. Карсаков и Эжен вышли, Карсаков подал руку Маше.
Они прошли через двор. Маша испуганно, не поворачивая головы, нервно сжимая в руках сумочку, смотрела на душевнобольных, гуляющих под присмотром санитаров.
Она заглянула в приоткрытую дверь палаты. Осунувшийся Иван сидел на койке в бесцветной больничной пижаме, глядя в одну точку. Маша откинулась спиной к стене, с трудом сдерживая слезы. Потом взяла себя в руки, выпрямилась, уверенно вскинула подбородок и надела на лицо улыбку, как под куполом цирка перед прыжком. Подошла к Ивану, положила ему руку на голову.
– Ваня, – негромко позвала она.
Лицо его дрогнуло, он медленно поднял на нее ожившие глаза – и заплакал, горько, как ребенок.
– Все пройдет, Ваня… Все пройдет… Я с тобой… – Маша гладила его по голове. – Пойдем, – она взяла его за руку, и Иван покорно пошел за ней…
…Американские полицейские оттеснили толпу зевак и репортеров от дверей. Иван вышел с громадным букетом цветов в сопровождении компаньонов. Тотчас со всех сторон замигали вспышки камер, потянулись руки с открытками и афишами. Иван, окруженный толпой, раздавал автографы налево и направо, терпеливо фотографировался с поклонницами, отдавал им цветы и тут же получал новые букеты. Терри шел рядом, не умолкая переводил с русского и на русский.
