Юрий Коротков - Девятая рота (сборник)

Юрий Коротков

Девятая рота (сборник)

© Коротков Ю., 2013

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2013

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Девятая рота

В синих морозных сумерках у ворот сборного пункта толпились призывники и провожающие. Офицер выкрикивал фамилии по списку, и призывники один за другим бежали к воротам, последний раз оглядываясь на своих и натыкаясь друг на друга. В толпе стояли, держась за руки, девчонка с милым, детским еще лицом и невысокий лопоухий мальчишка. Их толкали со всех сторон, а они не видели никого вокруг, не отрывали глаз друг от друга.

– Ну не плачь, пожалуйста, – сказал парень, сам едва сдерживая слезы. – Ну не надо, я тебя очень прошу.

Девчонка отрицательно замотала головой: не буду.

– Только два года, – сказал он. – Всего два года, понимаешь?

Она торопливо кивнула, боясь произнести хоть слово, чтобы не разрыдаться.

– Рябоконь! – выкрикнул офицер. – Рябоконь!.. Рябоконь есть?

– Да вон несут. – В толпе захохотали. К воротам приближалась процессия: пятеро парней тащили на плечах пьяного в хлам Рябоконя. Тот размахивал длинными руками и орал как заведенный:

– Братва! Братва! Спите спокойно! Я на страже! Они не пройдут! Братва! Но пасаран!

Его сгрузили к воротам. Офицер выкрикнул было следующую фамилию, но долговязый шут Рябоконь снова возник в воротах, приветствуя толпу сжатыми над головой руками.

– Братва! Граница на замке и ключ в кармане!

В воротах возникла пробка. Офицер уперся ему ладонью в лоб и втолкнул в ворота.

– Давай, родишь сейчас!

Девчонка мельком испуганно оглянулась на эту сцену.

– Воробьев! – выкрикнул офицер.

– Я! – откликнулся мальчишка.

Девчонка вздрогнула и судорожно вцепилась в него обеими руками, будто пытаясь удержать.

– Я вернусь! Только два года! Я вернусь! – Он побежал к воротам.

– Чугайнов!

– Я! – Толстый рыжий парень потрусил следом. Мальчишка хотел последний раз обернуться от ворот, но рыжий грубо толкнул его в спину.

В вестибюле призывники столпились около вахты.

– Сумки сюда! – командовал дежурный офицер. – Водку, пиво, самогон – на стол! Найду – хуже будет! Загоню за Магадан моржей дрочить! – Он копался в сумках и рюкзаках, встряхивал и смотрел на просвет бутылки с газировкой. Другой быстро обыскивал карманы.

– Твоя? – спросил мальчишку рыжий, кивнув назад.

Тот молча кивнул.

– Успел хоть на шишку посадить напоследок?

Воробьев враждебно вскинул на него глаза.

– Чо, не дала? Ничего, ты за нее не переживай! Не бзди, все путем будет – есть еще нормальные пацаны, оприходуют твою телку, – осклабился тот. – Еще паровоз не тронется, натянут за всю маму, по самую шапочку – вот так! Вот так! – от души с размаху показал он. – За себя и за того парня!

Мальчишка не знал, куда деваться. Беспомощно сжимая дрожащие губы, он пытался протиснуться в толпу подальше от Чугайнова, но тот не отставал, с мстительным удовольствием зудел над ухом:

– Теперь два года вас на пару будут драть – тебя там товарищ сержант раком поставит, а ее тут во все щели отбалуют – вот так! Вот так!..

– Это что? – изумленный офицер вытащил из сумки высокого парня горсть тюбиков.

– Краски, товарищ капитан, – спокойно ответил тот.

Офицер отвернул крышку, понюхал, выдавил краску на палец. Достал из сумки связку разнокалиберных кистей.

– Ты что там рисовать собрался, воин, – колесо от танка? Ты бы с мольбертом еще приперся! Художник!

– Джоконда! – крикнул кто-то, и вся толпа с готовностью захохотала. Художник невозмутимо собирал краски и кисти обратно в сумку, не обращая ни малейшего внимания на смех и приколы.

Воробьев шел, почти бежал по коридору. Рыжий не отставал ни на шаг.

– А ты что думал, Воробей, ждать будет? «Письмецо солдатское в простеньком конвертике»… – заржал Чугайнов. – Ты там писулю ей катаешь, сопли по бумаге возишь, а ее тут в два ствола – в хвост и в гриву!

– Слушай! – чуть не плача, обернулся мальчишка. – Что ты ко мне привязался? Что я тебе сделал?

– О, голосок прорезался! – обрадовался Чугайнов. – А что, может, в морду дашь? Ну давай, – подставил он физиономию. – Махни лапкой, пернатый! Ну?.. Чтоб место свое знал по жизни, понял! – с неожиданной ненавистью сказал Чугайнов. – Вот тут у тебя написано, – звучно хлопнул он мальчишку ладонью в лоб, повернулся и пошел прочь.

В большой комнате стояли парикмахерские кресла в два ряда. Солдаты-парикмахеры в пижонских наутюженных хэбэшках и вполне штатских прическах наспех кое-как орудовали машинками. Весь пол был завален волосами, двое призывников сгоняли их щетками и трамбовали в огромный мешок.

В крайнем кресле сидел мрачноватый парень в новом костюме. Он невольно дернулся, когда парикмахер резким движением вырвал клок волос.

– Спокойно, сынок! – насмешливо процедил тот. – Я из тебя сделаю солдата! Какая первая заповедь устава, знаешь? Боец должен стойко переносить все тяготы и невзгоды армейской службы!

Парень перевел на него тяжелый взгляд холодных глаз исподлобья.

– Ты чего при всем параде-то? – кивнул парикмахер на его костюм. – На службу как на праздник? Все равно ж на выброс.

– Другого нет, – коротко ответил парень.

– Слушай, давай махнемся, – предложил парикмахер. – Я тебе свое отдам и еще сигаретами добью. Тебе уже все равно, а мне в город ходить – дискотека, телки, сам понимаешь.

– А ты хорошо устроился, – одобрительно сказал парень.

– Не то слово! – Солдат переглянулся со своими, и они засмеялись. – Служба – сладкий сон, просыпаться не хочется. День машинкой помашешь, командиры по домам, к жене под бок, а ты в город – пиво пить, девок снимать. – Он скинул с парня простыню. – Ну так что, договоримся?

– Договоримся. – Парень внимательно оглядел в зеркале свою свежую лысину. – Сладкий сон, говоришь? – улыбнулся он.

И вдруг схватил солдата железными пальцами за шею, пригнул вниз, выхватил машинку и запустил ее в густую шевелюру парикмахера.

– Стоять, фраера! – бешено заорал он дернувшимся было к нему солдатам. – Спокойно, сынок! Что там в уставе про тяготы и лишения, помнишь? – Он простриг широкую полосу от лба к затылку. – На! – швырнул он машинку на кресло. – Дальше сам дострижешь! – И спокойно вышел из комнаты.

Уже обритый Воробьев потерянно бродил по призывному пункту. На длинных скамьях плечом к плечу сидели одинаковые, как кегли, сотни призывников, понуро ожидая своей участи.

– Извините, вы не знаете, где шестая команда? – спросил наконец Воробьев у кого-то из призывников.

– Новенький, что ли?

– Да.

– Так ты сразу-то не беги, как фамилию услышал. Сперва узнай, куда команда. Как поближе к дому будет – тогда сдавайся.

– Да нет, я… Простите, пожалуйста, вы не скажете… – обратился Воробьев к офицеру, но тот молча пролетел мимо, даже не взглянув на него.

Воробьев побрел дальше. В унылом ровном шуме он услышал вдруг громовой хохот. В дальнем углу зала поднимались, как из вулкана, клубы табачного дыма, бренчала гитара. Он неуверенно, невольно замедляя шаги, подошел ближе. Здесь, как на острове посреди общей тесноты, вольготно раскинулись на составленных в круг скамьях несколько человек, среди них Чугайнов, Рябоконь, художник и парень в костюме, обривший парикмахера, – дымили и не таясь пили водку.

– Шестая команда?

– Тебя-то куда понесло, пернатый? – захохотал Чугайнов. – Терминатор, блин! Вали отсюда по-шустрому!

– Кончай, Чугун! – резко сказал парень в костюме. – Как зовут-то?

– Воробьев. Володя.

– Лютаев Олег, – протянул руку парень. – Лютый, короче. Это Руслан, – указал он на художника.

– Джоконда! – тотчас хором поправили все. Видимо, кличка уже приклеилась.

– Ряба, Стас, Серый, Чугун. Пока все.

Воробьев торопливо кивал и пожимал руки. Последним нехотя подал руку Чугайнов.

– Подвинься, земляк! – Лютаев плечом столкнул призывника с соседней скамьи на пол и сбросил следом его барахло. – Садись, Воробей!

Джоконда передал ему бутылку водки. Воробьев неумело, вытягивая шею, выпил из горлышка.

– Чо дальше-то, Ряба? – поторопил круглолицый, по-девичьи розовощекий крепыш Стас.

– Ну, короче, просыпаюсь утром, – продолжил Рябоконь. – Башку поднять не могу, глаза пальцами разлепил, так снизу от подушки и смотрю. Что за дом, коврики какие-то с оленями – как попал, хер его знает, ничего не помню. И девка какая-то сидит голая, лыбится. А надо мной папаша ее стоит, как над гробом. «Ну, ты, говорит, пацан, влип. Дочке-то восемнадцати нет. Так что выбирай – или в загс, или в ментовку». И эта зараза одеяло на сиськи натянула, глазки опустила, будто ни при чем. А страшная – как… как бульдог. Фотку на дверь повесь – замка не надо! Я, видно, не первый уже попал. Кто ж за нее без приговора пойдет. Ну, я говорю: «Знаешь, папаша, я лучше под танк лягу, чем на нее». Ну, в брюки на ходу запрыгнул, и мы с папаней наперегонки, кто быстрей – он в ментовку или я сюда!