Осень добровольца - Григорий Степанович Кубатьян
Дом у Шермана был добротный, двухэтажный. Правда, без электричества. С туалетом на улице. Зато вокруг были сосны, мох, а внизу под откосом — река с прозрачной питьевой водой.
— В Европе есть пустующие дома. Хозяева там не живут: уехали, умерли или купили недвижимость, чтобы в будущем перепродать, — рассуждал Шерман. — В эти дома вламываются бездомные «сквоттеры», и там живут. Я не знаю, кому принадлежит этот лес, но я — его «сквоттер». Вся эта купля-продажа — чистое мошенничество. Земля принадлежит людям, и они имеют право сами выбирать место жительства.
Шерман сдал однокомнатную квартиру в Петербурге и с женой Соней, маленькими детьми и парой приятелей ушёл в лес. Всё лето они валили деревья, чтобы соорудить сруб. Жена помогала, готовила и следила за детьми, жившими в палатке. Первый приятель сдался быстро: лесоповал не каждому в радость. Второй терпел до осени, но когда начались холода, уехал в город и не вернулся. Община не сложилась.
Зимовали семьёй в ближайшем посёлке, в 10 километрах от леса. Снимали комнату в деревянном доме. Сельская жизнь Шерману не понравилась: снова люди, магазины, флаг над зданием администрации, президент по телевизору. Всё это слишком напоминало город.
Весной Шерман и Соня начали строительство. Таскали и пилили огромные брёвна, поднимали сруб. Тяжёлая работа даже для бригады крепких мужиков, а Шерман был один. Ему помогала Соня. Как настоящая еврейская жена, она переживала, что муж не в себе, но хранила ему верность и не пыталась сбежать.
Пролетело ещё одно короткое северное лето. Сруб был готов, затем крыша, окна, двери. Третье лето ушло на внутреннее обустройство дома.
— Я мог всю мебель сколотить из пней и досок, но зачем? Моей семье должно быть удобно.
Шерман купил мебель в «Икее». Заказал доставку до реки, выгрузил всё на берег, а оттуда перевозил на надувной лодке: диван, стулья, шкафы.
Изнутри дом выглядел как в каталоге загородной недвижимости: комфортный и экологичный. На кухне — современная печка-буржуйка. На потолке и стенах прикреплены фонарики на батарейках (электричество взять неоткуда). Но летом в северных широтах светло, а зимой можно жечь свечи.
— Это ж сколько свечей за зиму сгорает?! Дорого выходит, наверное? — удивлялся я.
— Свеча стоит 10 рублей. Хватает на 6–8 часов, считай, на весь день. За зиму на две тысячи рублей сожжёшь. В городе за электричество больше платишь!
Часть помещений занимали книжные полки.
— В лесу нет пробок, пустых разговоров, телевизора и соцсетей. Свободного времени много. Поэтому я решил, что буду читать книги. Даже тетрадку завёл. Вот здесь всё записано, что я за последние годы прочитал, — пояснял Шерман.
Тетрадь была толстой, список — впечатляющим.
— Книги мне привозят друзья. Или сам покупаю, когда в город езжу. Детей тоже к чтению приучаю. У нас есть глобус, атлас мира, энциклопедии, словари. Я даже привёз книги, которые сам переводил, и детям говорю: «Почитайте отца своего!». И они читают.
Шерман и Соня учили детей самостоятельно. В поликлиники их не водили, но в доме у них никто не болел. Время от времени выбирались всей семьёй путешествовать — на Байкал или на Соловки.
В целом быт удалось наладить. Село Шермановка, дом номер один. Сам себе глава администрации. А точнее — нет никакой администрации. И флага нет. Свобода!
Грибы, черника, малина, зелень — всё из леса. Разбил огород, посадил смородину. Но тяги к сельскому хозяйству Шерман не испытывал. Заводить козу или корову не стал — лишние обязательства и морока. Раз в неделю ходил в посёлок за продуктами.
Пока Шерман показывал мне двор, Соня на костре приготовила суп из крапивы. Можно было и в доме готовить, но летом во дворе находиться приятно.
— Как ты решился на это? — пытал я Шермана.
— Хотел найти себя, найти Бога!
— Нашёл?
Шерман не ответил, но, помолчав, сказал:
— Лето закончится, и я сожгу этот дом.
Я опешил:
— Как?! Почему?!
— Мечта — осуществилась. Мы были счастливы здесь. Но уже седьмой год, как мы живём в лесу. Пора двигаться дальше. Я хочу уехать. Соня считает, что дети подросли, им нужно в школу, мы не сможем их выучить сами. Пора закрыть этот этап.
— Но зачем сжигать? Такой хороший дом! Пусть он даже нелегальный и его нельзя продать. Подари кому-нибудь.
— Кому? Хочешь, тебе подарю? Будешь здесь жить?
Я завидовал Шерману. У него был свой дом, а у меня — только съёмные квартиры. Завидовал даже не наличию дома, а тому, что вот он смог. Построил дом своими руками в том месте, где мечтал. Но чужую мечту на себя не натянешь. Я с сомнением покачал головой: жизнь в лесу не для меня.
— Вот видишь! А я не хочу, чтобы кто-нибудь разорил этот дом. Я вложил в него много сил. Но больше не хочу здесь жить. И не хочу сюда возвращаться.
Мы помолчали, и Шерман добавил:
— У меня скопилось много вещей. Можешь забрать, что захочешь. Всё равно они сгорят.
Я выбрал несколько книг, набор отвёрток и тот самый плотницкий топор, с которого всё началось. Как знать, вдруг займусь строительством?
Выбрался из леса и поехал домой, гадая: сожжёт Шерман свой дом или не решится?
Целый год я ничего не слышал о нём, а потом получил сообщение: они с женой и детьми вернулись в Израиль. Соня устроилась на работу, дети пошли в школу. Некоторое время Шерман был с ними, потом в одиночку отправился в кругосветное путешествие. Тяга к свободе не давала ему жить нормальной жизнью.
Русский лес был добр к Шерману. Но их отношения длились недолго. Свой лесной дом он сжёг — и на это место никогда не возвращался. Я слышал, что он бродяжничал в Европе и Америке, за какие-то визовые нарушения попал в тюрьму на Барбадосе. А позже в качестве добровольца участвовал в СВО.
★ ★ ★
Посветлело, но рассвета нет. Сгустились тучи, льёт дождь. Грязь хлюпает под ногами.
Мы входим в лесопосадку: она тянется налево и направо, а шириной метров тридцать, не больше.
— Вот наше место, — говорит Ставр. — Выбирайте окопы, располагайтесь. Можете поспать.
«Наше место» выглядит как большая помойка. Всюду консервные банки, пластиковые бутылки, пустые пакеты. Будто здесь гудел развесёлый пикник, после которого забыли прибрать, или проходил фестиваль панковской песни и пляски, вообще не подразумевавший уборку.
— Почему так грязно? Может, почистить? — предлагаю я.
— Ничего не трогай. Это маскировка, — объясняет Ставр. — Позиция эта якобы заброшена. Здесь стояли украинцы, потом ЛНР-овцы. А может, наоборот. Считается, что сейчас здесь никого
