Осень добровольца - Григорий Степанович Кубатьян
Парни разбредаются по посадке; каждый присматривает себе окоп и забирается внутрь. Я же в сомнении брожу между деревьев, не понимая, куда деваться.
— Ну-ка, не отсвечивай, — недовольно морщится Ставр. — Вот сюда залезай и там сиди, — он показывает на узкую дыру в земле.
На окоп из военного кино дыра не похожа. Скорее, на нору большого крота. Чертыхаясь, я влезаю в неё и с трудом умещаю внутри автомат, рюкзак и сумку с гранатами.
— Чем уже, тем лучше, — смеётся вслед Ставр. — Зато мина не залетит.
Чувствую, что забрался в земляной склеп. Пахнет сыростью, глиной, прелыми листьями. На дне ямы холодная вода. С грустью вспоминаю ночной подвал: там сейчас спят парни из резерва, им тепло и сухо.
Ладно, чего ныть. Мы на войне, а не на курорте. Пока мины не начали летать, условия сносные.
Пытаюсь заснуть, но не получается. Вспоминаю худшие места, где я когда-либо спал.
В Гималаях и в Андах было так холодно, что к утру я примерзал ко дну палатки. В Монголии в мороз спал в заброшенном хлеву в горах, меня тогда чуть не сожрали волки, а к утру пальцы скрючились от холода, еле смог их разогнуть. Во время путешествий ночевал на вокзалах, заправках и уличных скамейках. Подвешивал свой гамак под днище стоящего вьетнамского грузовика, рядом с выхлопной трубой. Спал в едущем пакистанском грузовике на вершине раскачивающейся башни из коробок. Чтобы не свалиться с этой башни во время движения, придавил себя тяжелой запасной шиной. Ночевал в сирийской пустыне, где от яростного ветра мой спальный мешок превратился в ковёр-самолёт и пытался улететь вместе со мной куда-нибудь в Багдад. Спал и на окраине Багдада в концлагере «Абу-Грейб» вместе с Юрой Болотовым, куда нас, задержанных, привезли американцы. Днём было невыносимо жарко, а ночью нас грызли выбирающиеся из песка насекомые. Однажды я уснул на берегу Яванского моря в Индонезии. Утром начался прилив, мои вещи намокли, а меня самого едва не утащило в море.
Всё это в прошлом. Но неужели я испугаюсь какой-то земляной норы?!
Поворочавшись с боку на бок и совершенно измазавшись в глине, решил вылезти из окопа и поискать лопату. Руки и ноги есть, выкопаю другой окоп, просторнее и суше. Что я, мышь какая-то?! А мины — да хрен с ними, самоуважение дороже.
Но вылезти из окопа оказалось непросто: мокрая земля скользит под ногами, обваливается. Я хватаюсь рукой за колючие ветки, тяну за собой автомат. Мой АК-74М выглядит таким же чумазым, как я. Только что в располаге я его полностью вычистил, смазал, протёр. Теперь ствол забился грязью. Снова придётся чистить.
Я видел, как парни во время дождя надевали на дуло презерватив, но мне это казалось неэстетичным. Боец Тихий, самый опытный из нас, советовал найти резиновую ручку от старой тачки или велосипедного руля. Она надевается плотно, не рвётся и выглядит внушительно, как глушитель.
— Ты чего вылез? — возникает из ниоткуда Ставр. — Не понравился окоп? Ладно, пойдём, там другой есть.
Хлюпая по лужам, глубоким, как сон демобилизованного, я иду за ним к другому окопу. Тряпочные летние берцы вымокли. Зато на солнце высохнут быстро…
«Другой окоп» похож на берлогу. Поверх ямы набросаны толстые палки, ветки и старые одеяла. Эта яма больше, но на дне тоже скопилась вода. Подобрав валяющуюся лопату, начинаю копать. Дождь прекращается, тучи рассеиваются, становится теплее. Я зарываюсь в землю всё глубже. Чтобы вода не заливалась внутрь, копаю отдельный сток и накрываю его найденной среди мусора деревянной решёткой. Это уже не обычный окоп — а целое гидротехническое сооружение. Теперь здесь будет сухо даже во время ливня. Вытягиваю на растяжках одеяло, чтобы защитить вход от осколков, — и, довольный, устраиваюсь, как медведь в берлоге.
★ ★ ★
Два летних месяца за полгода до начала СВО я провёл на Охотском море. Наш туристический лагерь находился в бухте на тонкой полосе пляжа между морем и лесом.
В холодном Охотском море живут киты, косатки и тюлени. Время от времени они приплывали, чтобы посмотреть на нас, а мы смотрели на них. Удивлялись друг другу и недоверчиво фыркали.
Лес тоже был обитаем. Приходившие оттуда бурундуки по ночам забирались в палатки к девушкам в поисках печенья или орешков. Девушки просыпались от шороха и вопили: «Ой, мамочки! Мы-ы-ышь!». Мужские палатки бурундуков интересовали меньше: коньяк грызуны не употребляли.
В лесу водились лисы, но они были умнее и осторожнее. Не приближались к лагерю, а охотились за растолстевшими от печенья бурундуками.
Настоящим хозяином леса был медведь. Изредка он приходил в лагерь, чтобы порыться в помойке. По утрам мы видели на пляже отпечатки его лап. Несколько ночей сотрудник базы и по совместительству спасатель МЧС Влад дежурил у костра с карабином, чтобы отпугнуть медведя. В такие ночи наша помойка была самой защищённой на Дальнем Востоке.
Конечно, не следовало выкидывать туда остатки пищи. Это даже было запрещено. Но в лагерь приезжали разные люди. Кого-то интересовали киты и экология, а кого-то — выпивка на природе. Иные мужички в камуфляже, расправившись с ящиком виски, теряли способность сортировать мусор и оставляли после себя бардак и объедки на радость косолапому.
К счастью, медведь был молодой и ненавязчивый. Его почти никто не видел, кроме Влада. Лишь несколько раз мы слышали предупредительные выстрелы из карабина, когда медведь высовывал морду из леса.
Я медведя не боялся, хотя моя палатка стояла на окраине лагеря, близко к ящику с отходами. Я чувствовал себя почти местным — и днём спокойно гулял по лесу, вооружившись сигнальным огнём-фальшфеером и фанатским гудком. Если мне суждено было стать ужином, то как минимум праздничным — с музыкой и фейерверком.
Лес казался пустым, нехоженым, загадочным. Его хозяин не показывался. Лишь на деревьях висели клочья коричневой шерсти, а на протоптанных зверем тропах, по которым мы ходили за ягодой-шикшей, встречались медвежьи лепехи.
Однажды ночью я вылез из палатки, чтобы прогуляться по берегу и, так сказать, полюбоваться звёздами. В лагере был предусмотрен туалет, комфортабельный и освещённый, — но на другой стороне, от моей палатки идти было далеко. А тут — только помойка за огромным валуном и лес.
Я решил, что сегодня природа мне ближе, чем цивилизация, и осторожно пошёл по берегу. Даже фонарик не взял, чтобы не светить бездумно по сторонам и никого не будить. В темноте звёзды виднее — вроде как на романтическую прогулку вышел.
