Осень добровольца - Григорий Степанович Кубатьян
— Значит, так: часть группы до рассвета выходит на позицию, часть остаётся в резерве здесь, — командует Медведь. — На улицу без нужды не выходить, а по нужде — бегом. Прилёты идут — полная джигурда! А сейчас спать.
К торчащей из потолка трубе прицеплен карманный фонарик, освещающий небольшое помещение подвала. У одной стены плотно друг к другу уложены старые кушетки и матрасы, собранные в разрушенных квартирах. Почти все заняты: на них лежат неизвестные мне бойцы. У другой стены — стол, заставленный пластиковыми бутылками, чашками и пустыми консервными банками, превращёнными в пепельницы. В углу — пирамиды из деревянных ящиков с патронами, груды «морковок» и ПТУРов, наваленных беспорядочно, как дрова. Паутина на потолке, судя по её косматому виду, ещё с советских времён. На полу посреди комнаты — огромная лужа, в которой при желании можно мыть берцы. Дверной проём закрыт плотным одеялом, к углу которого прицеплена лимонка — она без взрывателя, просто в качестве груза, чтобы одеяло не распахивалось от ветра.
— Внутри есть свободные места, — показывает Медведь на ещё один проход, закрытый двумя одеялами.
Там — второе помещение, больше и чище. По сравнению с первым, его можно назвать благоустроенным. Есть печка и газовая плита, в центре комнаты — аккуратный обеденный стол. На полу лежит ковёр, луж и грязи нет. У стен на матрасах тоже лежат люди.
— Вон туда ложись, — предлагает мне силуэт в темноте, закуривая.
В комнате тепло, душно и накурено. Вряд ли её когда-либо проветривали. Вряд ли это вообще возможно в подвале без окон и вентиляции.
Я приписан к первой группе, поэтому ставлю будильник на половину четвёртого и, сбросив тяжёлую разгрузку и сняв берцы, устраиваюсь на свободном матрасе. Поспать пару часов — удовольствие и необходимость.
Рано утром, ещё в полной темноте, переговариваясь вполголоса, мы, собрав рюкзаки, взяв БК и продукты и навьючив на себя «граники» с «морковками», выдвигаемся на позиции. Ставр ночью успел сбегать туда и разведать маршрут.
Мы идём, соблюдая дистанцию. С опаской поглядываем в небо: каждая предательски мерцающая звезда может оказаться вражеским дроном. Последствия такой встречи — сброшенная на голову граната или обстрел из арты. Поэтому дистанция должна быть не меньше трёх метров между бойцами, а лучше — пять: чтобы, если ранит одного, не зацепило остальных. Но луна спряталась, на небе тучи, и в кромешной темноте не видно идущего впереди… Я стараюсь не отставать, прислушиваясь к шлёпанью ног впереди. Наугад ступаю в лужи и грязь. Лишь бы не на «лепесток»! Так называется противопехотная мина ПФМ-1, мелкая и подлая — отрывает ступню. Их разбрасывают при помощи кассетных снарядов, ВСУ засыпали ими все лесопосадки.
Мы идём долго, муторно; начинается подъём. Снежок очень устал, садится отдохнуть. Он — в броннике и разгрузке, тащит рюкзак с вещами, автомат, цинковые короба с пулемётными патронами и мешок с тушёнкой на всю группу.
— Снежок, твою налево! — грозно рычит Ставр. — Ты у меня в броннике и с полной выгрузкой по утрам бегать будешь до конца контракта! Не подставляй группу!
Часть вещей забираем у несчастного Снежка. Ему чуть легче. Он отдышался — и может продолжать путь.
— Вон там, у дороги, ВСУ-шники прикопаны. Одна нога торчит, — показывает Ставр.
Но я в темноте ничего не вижу. Хочу спросить: почему прикопаны? Почему не похоронить по-человечески? Но догадываюсь сам — здесь некому это сделать. Местных жителей в посёлке не осталось. Военным — не до того. Никто не будет возиться с вражескими телами на дороге, которую постоянно обстреливают. Землёй присыпали — и довольно. Если линия фронта сдвинется вперёд — может, тогда похоронят.
— Всё, пришли! — объявляет взводный, и мы, один за другим, ныряем в просвет в лесопосадке.
На ближайшую неделю — это наш дом.
★ ★ ★
Хорошего человека лес не обидит.
На туристическом слёте я познакомился с Шерманом. Он был высок, бородат, чуть хмур, похож на альпиниста. Его легко представить с ледорубом, с гитарой за спиной и в растянутом свитере. Кажется, именно такой свитер и был на нём в тот день.
— Я живу в лесу, — сказал он. — С женой и детьми.
— Как — в лесу? — удивился я. — В палатке?
— Я построил дом в лесу. В Ленинградской области. Живу там седьмой год. На машине не доедешь. Нужно через лес идти. Хочешь посмотреть?
Через две недели я поехал к нему в гости. По Приозёрскому шоссе, по просёлочным дорогам, затем пешком — по полю, через лес, продираясь сквозь заросли малины, а потом снова через поле и лес.
Если бы Шерман не встретил меня, я бы никогда не нашёл его обетованный медвежий угол.
Шерман родился в Ленинграде, потом эмигрировал в Израиль. Там работал экономистом, у него был дорогой костюм и новая машина. Неизвестно, какие демоны заставили его отказаться от благополучной жизни, но через 12 лет он бросил Израиль и вернулся в Петербург. Начал переводить художественную литературу, перевёл на русский несколько книг. Потом решил, что устал от городской жизни, от пробок, шума, человеческих толп и телевизионных новостей.
— В городе ты постоянно кому-то должен, не защищён, не можешь жить как хочешь. Нужно всё время зарабатывать деньги и потом их тратить… Я так не хочу!
Для счастья Шерману была нужна свобода, дом на природе и единомышленники.
Он начал ездить по экопоселениям, выясняя, как построить дом. Для интеллигента-филолога — дело непростое. Прибиться к такому поселению он не захотел: все они смахивали на секты со своей иерархией и правилами, то есть тем, от чего ему хотелось бежать.
В одном из посёлков ему подарили плотницкий топор для обтёсывания бревен. Вот и начало будущей жизни; осталось найти подходящий лес.
В поисках лесной глуши Шерман объездил Ленинградскую область. Везде рядом проходила дорога или электросеть, были посёлки и вырубки. Люди, кадастры, запреты и правила. А ему хотелось жить одному и никого не видеть.
Наконец, неподалёку от финской границы идеальный лес был найден.
— Я сразу понял, что это то самое место. Видишь камень, на котором дом стоит? Он огромный, плоский. Фундамент не нужен. Я дом прямо на него
