Осень добровольца - Григорий Степанович Кубатьян
На миг я превратился в соляной столб, неспособный двинуться с места. Чудище стояло в паре метров от меня, но в темноте я не мог его разглядеть. Раздался топот лап, треск веток, и медведь скрылся в лесу. Я остался один, лишь билось сердце — так громко, что, казалось, его стук разбудит весь лагерь.
На следующий день опасную помойку сожгли. Начальник лагеря задумчиво гладил приклад карабина:
— Молодой ещё медведь. Человека боится. А через год-два станет матёрым. Придётся от него избавиться.
В лагере все принялись вспоминать, как встречали медведей, и что из этого вышло. Один утверждал, что при такой встрече нужно стоять на месте, сохраняя спокойствие, другой советовал поднять над головой руки, а лучше посадить себе на плечи спутника, чтобы напугать медведя высотой и массой.
— Я раньше над головой штатив поднимал, — поделился опытом видеооператор. — Но потом понял, что это плохая идея. Медведь думает, что это у тебя рога над головой. Что ты вроде как олень. А олени — съедобные.
Капитан катера вспомнил, как медведи сожрали кита.
— Не знаю, как это случилось. Может, ещё живого штормом на берег выбросило. Мы эту тушу издалека заметили. Хотели подойти поближе, но куда там! Медведей тридцать вокруг сидело. И внутри кита ещё несколько копошилось. Так нажрались, что двинуться не могли.
Кто-то рассказал, что на Камчатке голодные медведи жрут друг друга:
— Я тогда егерем работал. Ехал на квадроцикле, смотрю, на дороге туша медведя лежит. Трогать не стал — там рядом другой медведь бродил, здоровенный. Потом еду снова по этой же дороге — ещё один медведь дохлый! Так они по одному прибавлялись. Приходили на запах, чтобы мяса поесть, — а этот каннибал их убивал и в кучу складывал. Спустя время я снова поехал, смотрю, а этот сам в куче лежит. Нашёлся, значит, кто-то ещё сильнее и опаснее.
По всему выходило, что мне повезло. В темноте не было шансов убежать. И вообще, как жить в тонкой палатке, когда вокруг бродят голодные медведи?! Но я дружил с работавшими в лагере биологами и на этом шатком основании считал себя в некоторой степени знатоком местной фауны. В поисках новых мест, где не ступала нога человека, гулял по зарослям кедрового стланика, держа перед собой гудок и хлопушку.
Приехавший в наш лагерь фотограф расставил на медвежьих тропах фотоловушки. Спрятанные в коробки и примотанные к деревьям камеры реагировали на любое движение. Позже он показывал нам снимки медведей, лис и даже северного оленя. Одну из ловушек он оставил, попросив биологов снять её в конце сезона.
Осенью медведи куда-то исчезли и больше нас не беспокоили. Будто их что-то напугало. Я ещё подумал: что теперь снимет эта ловушка, кроме птиц и пляски кустов на ветру? В октябре лагерь закрывался, и биологи фотоловушку сняли. Она поймала ещё одного лесного жителя. Этот зверь водится на 400 километров южнее, никогда раньше его здесь не встречали. По нашему лесу гулял… амурский тигр. К счастью, он никого не тронул. Вот его сложно было бы отпугнуть фейерверком.
★ ★ ★
С наступлением дня начинаются обстрелы. Работают с нашей стороны — вроде «Василёк», миномёт 82-го калибра. И по нам стреляют — кажется, «польки». Хотя нет, «польки» — бесшумные. Их слышишь, уже когда взрывается рядом с тобой.
Неприятель обстреливает позиции ЛНР-овцев неподалёку. Но иногда снаряды и мины ложатся рядом с нами. Очередной прилёт!.. Окоп тряхнуло, на меня сыпется земля.
Наконец, канонада стихает. Немного подождав, выглядываю из норы, осматриваюсь, потом беру лопату и продолжаю закапываться и доводить до ума свой окоп. Бережёного бог бережёт.
К нам в посадку заранее притащили рулон линолеума для защиты блиндажей и окопов от дождя. Я отрезаю от рулона несколько кусков, креплю их на стены и дно своей берлоги. На стенах он не хочет держаться, но я, вырезав из веток колышки с сучками, прибиваю ими линолеум как гвоздями. Теперь у меня в окопе — евроремонт. Не бетонированная крепость, конечно, но сухо и чисто. И оружие есть где хранить.
Закончив с окопом, выбираюсь наружу, в мир. На краю посадки — наш наблюдательный пост, укрытый защитным тентом. Парни кипятят воду на горелке, спрятав её в пустой корпус от джавелина, чтобы огонь и пар не было видно.
— Вот в той стороне укропы, — показывает Ставр. — Они будут наступать во-о-он туда. А мы ударим сбоку, во фланг им. Ну, а если пойдут на нас, то примем бой. Здесь у нас всё есть: ПТУРы и даже «Корд» прикопан, он броню пробивает. Вот там ЛНР-овцы стоят, в ту сторону не стреляем. И вообще никуда не стреляем. Позиция — секретная, выдавать её нельзя.
Я пробираюсь к горелке, чтобы налить кипятка и заварить чай, — но Ставр вскидывает руку:
— Слышите жужжание? Дрон летит. Все замерли! Прижались к деревьям. Притворяемся грибками.
Мы замерли, прижались и притворились грибками.
Жужжание становится слабее, потом затихает. Дрон улетел — и лагерь оживает снова: парни уже заварили доширак, кинули в него тушёнку. Самое время оглядеться.
Посадка — полоса худых деревьев и кустов. Их сажали специально, чтобы защитить поле от ветра и эрозии почвы. Теперь эта земля долго будет бесплодной. На поле торчат подсолнухи — обгоревшие, скрюченные; видевшие, в отличие от меня, реальный бой. Среди подсолнухов таятся мины и неразорвавшиеся снаряды. А за полем — неприятель, готовый в любой момент пойти в атаку. Важно успеть к ней подготовиться.
Рядом с наблюдательным постом поселился Тихий. Даже находясь в укрытии, он слышит, что происходит на посту. Устроил себе хорошо оборудованную нору, выстелив её плёнкой. Тихий всё делает основательно и продуманно. Его автомат чист, будто не было ни дождя, ни грязи. Дуло защищает резиновая ручка от тачки — даже здесь, на лесной помойке, Тихий умудрился её найти.
На краю поля соорудил гнездо снайпер Чукча. Оттуда местность хорошо просматривается через прицел СВД. Когда Чукча хочет, он становится совершенно невидимым. Перемещаясь среди деревьев со своей винтовкой, он — часть леса, как индеец с луком и стрелами. Вот он стоит — и вот исчез, не найдёшь.
Дежурим по очереди. Днём по одному, ночью по двое. Задача простая: сидеть под тентом, наблюдать за полем, слушать треск телефона. Аппарат — старинный, проводной. Этот провод, называющийся «тапик», соединяет штаб и соседние позиции. Из-за обстрелов тапик обрывается, и связистам приходится идти
