Свен Хассель - Направить в гестапо
Легионер кивнул с легкой улыбкой, словно наблюдал за гурьбой детворы.
Герда вернулась с первой бутылкой, вовсю тряся ее, чтобы смешать обе жидкости. Порта вырвал бутылку.
— Что ты делаешь, черт возьми? Взорвать нас всех хочешь?
— Если удастся, — раздраженно ответила она.
Затем принесла остальные бутылки, со стуком поставила их на стол и молча протянула руку за деньгами. Постояла, пересчитывая их и проверяя каждую кредитку, не фальшивая ли. Там временем из туалета вышел Штайнер. Встал у стола, рыгая и застегивая брюки, не обращая внимания на считавшую деньги Герду.
— Ничего нет лучше, как хорошо отлить, — сообщил он нам с довольным вздохом. — Особенно когда приспичит…
Он поднял свою кружку, осушил ее несколькими быстрыми глотками, кадык его мощно ходил вверх вниз. Потом снова рыгнул и отер губы рукавом. Герда бросила на него долгий, презрительный взгляд, положила деньги в сумочку под фартуком и широким шагом отошла от нас, старательно выпрямив спину.
— Что в этом хорошего? — спросил Порта, готовый поссориться с кем угодно по любой, пусть и самой пустяковой причине.
Штайнер поглядел на него.
— Как это что? Сам часто бегал в туалет, разве не так? Должен бы знать, что в этом хорошего.
— Нет, не бегал, — ответил Порта. — И вообще, что это с тобой? Ты какой-то извращенец? У тебя…
— Да пошел ты в задницу! — сказал Штайнер, попытался сесть и обнаружил, что Порта занял половину скамьи.
Порта со стуком поставил свою кружку на стол и пошатываясь встал.
— Такие слова никому даром не пройдут! — зарычал он.
За этим последовал яростный свинг. Штайнер успел сделать нырок и тут же отплатил Порте ударом в челюсть. Порта попятился, повалив скамью, Штайнер напирал, руки его работали, как шатуны. Какое-то время они дрались в злобном молчании, лишь изредка подбадривая себя ругательствами, потом вдруг Штайнер проявил предприимчивость, схватил кружку и запустил ею в голову Порте. Порта уклонился, снаряд пролетел мимо и разбился о стену.
Возле нас тут же появилась Герда с большой дубинкой в руке.
— Кто бросил кружку?
Мы с радостью указали на Штайнера. Герда, ни секунды не колеблясь, огрела его дубинкой по плечу, тот зашатался и тут же получил удар по голове.
Штайнер тут же забыл о ссоре с Портой. Завопив от боли и негодования, он бросился к Герде, та пустилась наутек к относительной безопасности за стойкой. Штайнер ринулся за ней, опрокидывая по пути столы и стулья. Нагнал у самой стойки, прижал к стене и принялся молотить ее. Герда сражалась как тигрица, кусалась, царапалась, пиналась, пускала в ход зубы, ногти, колени, все, что могло причинить вред, и при этом непрерывно орала во весь голос.
Внезапно дверь за стойкой распахнулась, появилась Большая Хельга. С одного взгляда поняв, что происходит, схватила бутылку шампанского и устремилась в бой.
Штайнер был так увлечен, что не заметил этой внезапной и весьма опасной атаки с правого фланга. Хельга старательно примерилась, и удар бутылкой пришелся точно в затылок Штайнеру. Он тут же повалился на кучу опилок, кровь на голове его смешивалась с шампанским.
— Убийца! — завопила Хельга, безжалостно пиная лежащего.
— Сексуальный маньяк! — завизжала Герда, схватила отбившееся горлышко бутылки и попыталась распороть им Штайнеру лицо.
С поразительной для такой туши ловкостью Большая Хельга отняла у нее это оружие — к Штайнеру она не испытывала никакого сострадания, но убийство в заведении могло не особенно понравиться властям. Герде пришлось удовольствоваться потоком непристойностей, каких я, клянусь, никогда не слышал прежде, сопровождаемым яростными пинками по окровавленному, бесчувственному телу Штайнера.
Гертруда, официантка, у которой был ухажер из СД, поднялась, пошатываясь, по лестнице, держа в мускулистых руках ящик с бутылками пива. У нее были длинные, жидкие, тусклые белокурые волосы, на носу сидел несходящий гнойный прыщ.
Герда тут же повернулась к ней, взволнованно указывая на Штайнера и что-то крича о мести. Гертруда поставила ящик и поглядела на лежащего без особого любопытства.
— Ну и что прикажешь мне делать?
— Скажи своему ухажеру из СД! — потребовала Герда, мстительно нанося очередной удар Штайнеру в поясницу.
— A la bonne heure[24], — ответила Гертруда по-французски.
Герда понятия не имела, что означает это выражение, но звучало оно хорошо, и она часто его употребляла. Позаимствовала его Герда у французского матроса, с которым некогда была помолвлена в течение восьми дней — пока его судно стояло в Гамбурге. Потом у нее были помолвки со многими другими матросами, но выражения «а la bonne heure» она так и не забыла. Если от Герды требовалось какая то особая любезность, достаточно было восторженно удивиться: «О, так ты говоришь по-французски?», и она тут же попадалась на эту удочку. К сожалению, любезность почти всегда сопровождалась изложением ее любимой волшебной сказки — что она родилась в богатой французской семье, что родители бросили ее в раннем возрасте, оставили в фешенебельной закрытой школе-пансионе, местонахождение которой оставалось неясным; но если ты был готов выслушать Герду до конца, она охотно делала в благодарность всевозможные незначительные одолжения.
Однажды Порта с Малышом очень успешно водили ее за нос целый вечер, съели половину еды в пивнушке и почти мертвецки напились — и все это за счет Герды. Кстати, Малыш потом расплатился с ней полностью. По пути к казармам ему вдруг взбрело в голову продемонстрировать Порте предписанный способ, которым каждый пехотинец — и, в частности, пехотинец того полка, где он начинал службу — должен упасть на живот и ползти. Под взглядом Порты он бросился на землю и ударился головой об острый камень. На лбу Малыша образовалась рана величиной с голубиное яйцо, по лицу ручьями потекла кровь, но он поднялся, взял Порту под руку, и они пошли к казармам, горланя во весь голос песню: «Soldaten sind keine Akrobaten!» (Солдаты — не акробаты).
Эта мысль, видимо, понравилась им, и они все еще безуспешно пытались ходить колесом, когда достигли двери лазарета, и Малыш потерял сознание.
Однако теперь то он был в полном сознании. И, склонившись над залитым пивом столом, крикнул Герде:
— Эй, Жердь! Хочешь, чтобы кто-то дал ему за тебя пинка в рожу? Ставь две кружки, и я мигом!
— Не дури, — проворчал Старик с дальнего конца стола.
Легионер стиснул своей железной рукой запястье Малыша. Укоризненно покачал головой.
— Шутки шутками, только нам ни к чему труп, так ведь?
— Да? — Малыш обдумал эту проблему. — А почему?
— Потому что от них очень трудно избавляться, — сказал я.
— Разве? Можно отнести и бросить в воду.
Барселона отрывисто хохотнул.
— Пробовал когда-нибудь идти к гавани с трупом под мышкой? И полпути не пройдешь, как тебя загребут полицейские.
Пока Малыш обдумывал эту досадную возможность, Хайде неожиданно вынул нос из пивной кружки и поведал нам, что не настроен заступать вечером в караул и не прочь бы отправиться в близлежащий бордель, взглянуть на их прославленную шлюху в зеленом платье. Мы все слышали об этой особе, однако лично я ни разу ее не видел.
— Учти, она дорогая, — серьезно предупредил Барселона.
— Но стоит того, — ответил Хайде.
— Знаете старого Поильца Берни? — Порта подался к нам, глаза его блестели. — Он говорил мне, что за пару тысяч провел с ней всю ночь и половину следующего дня. По его словам, трудился безостановочно и кончил шестьдесят семь раз.
— Быть не может!
— Это правда, — настойчиво заявил Хайде. — Я видел Берни на другой день, у него едва хватило сил подняться с кровати.
— Нелепый способ тратить деньги, — сказал Легионер.
— Ну, не знаю…
С похотливой улыбкой на губах и явно далеко блуждавшими мыслями Порта достал яйцо чайки и разбил себе в пиво. Потом с мечтательным видом стал размешивать его концом штыка.
Я смотрел на него словно зачарованный.
— Хорошая штука?
— Потрясающая, — ответил Порта, облизывая штык.
— Расскажи о девушке, которой делал предложение, — предложил Старик, откинувшись на спинку стула и набивая трубку. Взглянул на свои часы. — Как раз хватит времени до заступления в наряд.
И водрузил ноги на стол, устраиваясь поудобнее и готовясь слушать одну из бессвязных историй Порты — полуправду, полувымысел, самые неправдоподобные эпизоды которых казались всем, кто знал Порту, наиболее правдивыми.
По примеру Старика, мы тоже положили ноги на стол. Стонавшего на полу Штайнера решили не трогать.
— В общем, дело было еще в самом начале войны, — начал Порта, подгреб пальцем остатки яичного желтка к стенке кружки и отправил его в рот. — До того, как начались все эти сражения. Я служил в Одиннадцатом полку в Падерборне — не знаю, бывал ли кто из вас там. Отвратительный городишко. Унылый, как не знаю что, изо дня в день делать нечего, стоишь только и смотришь, как толстомордые провинциалы бегают каждые пять минут в церковь. И мало того, сказать по правде, меня совсем не привлекала мысль сражаться на этой войне. Она представлялась мне сущим безумием; снаряды, бомбы, еще бог весть что — жрать нечего, пить нечего… — Он глубоко вздохнул и покачал головой. — И вообще делать нечего. «Это не для тебя, — говорю я себе. — Совсем не для тебя, Порта, мой мальчик — надо как-то выпутываться, и побыстрее». Ну, как вы знаете, я не из тех, кто сидит сложа руки. У меня сказано — сделано. И как только принял решение, подхватил очень серьезную болезнь, грозившую свести меня в могилу.
