Свен Хассель - Фронтовое братство

Свен Хассель.

Фронтовое братство.

Роман

Эта книга посвящается всем простым солдатам 1917 года рождения, хлебнувшим в последнюю мировую войну больше всех лиха.

Малейшая боль в мизинце причиняет больше беспокойства и тревоги, чем увечья и гибель миллионов людей.

I. Дополнительный санитарный поезд № 877

Нас привезли на основной пункт первой помощи. Врач раскричался, потому что мы были очень грязными и кишели вшами.

Заявил, что ни разу не видел таких свиней.

Врач был очень юным и видел очень мало. До сих пор он лишь нюхал медикаменты на фармацевтической фабрике в Граце.

Малыш изругал его. Обозвал всеми словами, какие не следовало произносить — среди них не было ни одного печатного. Врач пришел в ярость. Старательно записал все, что выкрикивал Малыш, а также его фамилию и номер части. Поклялся своей только что обретенной офицерской честью, что Малыш надолго запомнит полученное наказание, если ему не повезет умереть при транспортировке — на что он искренне надеялся.

Юный врач откровенно выражал удовольствие криками Малыша во время операции, когда из его мясистого тела извлекали гранатные осколки.

Через три недели этого врача расстреляли, привязав к иве. Он оперировал генерала, которого поранил кабан. Генерал умер под ножом. Пьяный начальник медицинской службы был не в состоянии оперировать.

Кто-то в штабе корпуса потребовал рапорт. Начальник медицинской службы, не колеблясь, возложил ответственность на юного врача. Трибунал нашел его виновным в некомпетентности и халатности.

Крики врача, когда его тащили к той иве, были непристойно громкими. Он никак не хотел идти, и его пришлось тащить четверым солдатам. Один держал голову врача под мышкой. Двое держали ноги. Четвертый прижимал руки к бокам, обхватив его поперек груди. Он чувствовал, как бьется сердце молодого врача. Колотилось оно неистово.

Врачу говорили, что нужно встретить смерть по-мужски, что кричать мужчине стыдно.

Но трудно быть мужчиной двадцатитрехлетнему человеку, возомнившему себя высшим существом, поскольку тот стал армейским медиком с двумя звездочками на погонах[1].

Это была отвратительная казнь, сказали приводившие приговор в исполнение старые пехотинцы из Девяносто четвертого полка. Им было с чем сравнивать, они расстреляли многих. Солдаты из Девяносто четвертого были толковыми ребятами.

Мороз вонзал раскаленные ножи во все живое и мертвое, оглашая весь лес треском.

Паровоз, тащивший бесконечный санитарный поезд, издавал длинные, печальные гудки. Клубы отработанного пара в свете русского зимнего дня выглядели холодными. Машинисты были в меховых шапках и стеганых куртках.

В длинной веренице товарных вагонов с красными крестами на крышах и по бокам лежали сотни изувеченных солдат. По ходу поезда снег на насыпи взвивался и проникал сквозь щели в промерзлых вагонных стенах.

Я лежал в сорок восьмом вагоне вместе с Малышом и Легионером. Малышу приходилось лежать на животе. Его ранило в спину осколками и оторвало миной половину задницы. Невысокому Легионеру приходилось по несколько раз на день держать зеркало, чтобы он мог созерцать свое боевое повреждение.

— Как думаешь, смогу я добиться GVH[2] за кусок мяса, который отхватил у меня Иван[3]?

Легионер негромко рассмеялся.

— Ты такой же наивный, как рослый и сильный. Всерьез на это надеешься? Non, mon cher[4], человек, попавший в battalion disciplinaire[5], не получит GVH, пока ему не оторвет голову. Тебе поставят в бумагах аккуратное KVF[6] и пошлют обратно на фронт, чтобы ты лишился и второй половины.

— Вот врежу по морде, чтоб не плевал в душу! — яростно выкрикнул Малыш. И попытался встать, но с убийственной бранью повалился снова на солому.

Легионер усмехнулся и дружески хлопнул его по плечу.

— Не волнуйся, грязный ты скот, а то при первой же выгрузке тебя вынесут вместе с мертвыми героями.

Лежавший у стены Хубер перестал кричать.

— Дал дуба, — сказал Малыш.

— Да, и кое-кто составит ему компанию, — прошептал Легионер, утирая пот со лба. Он температурил, гной и кровь просачивались сквозь первичную недельной давности повязку на плече и шее.

Легионер был ранен в шестнадцатый раз. Первые четырнадцать ран он получил в Иностранном легионе, где прослужил двенадцать лет. Он считал себя больше французом, чем немцем. И даже походил на француза: ростом метр шестьдесят, хрупкого телосложения, с темным загаром. Из уголка рта у него вечно свисала сигарета.

— Воды, треклятые свиньи! — выкрикнул Хун, унтер-офицер с открытой раной в брюшной полости. Он угрожал, ругался, просил. Потом начал плакать. В другом конце вагона кто-то издал хриплый, злобный смех.

— Если жажда замучала, лижи лед на стенах, как и все остальные.

Лежавший рядом со мной артиллерист-фельдфебель приподнялся, преодолевая боль в животе, продырявленном автоматной очередью.

— Товарищи, фюрер обеспечит нас! — Вскинул руку в жестком нацистском салюте, словно новобранец, и запел: «Выше знамена, сомкните ряды, поступью чеканной идут штурмовики».

Он пропускал часть текста, словно выбирал те слова, которые ему больше всего нравились: «Еврейская кровь заструится рекой. Против нас встали социалисты, позор нашей земли»[7]. Потом в изнеможении упал опять на солому.

К заиндевелому потолку понесся язвительный смех.

— Утомился герой, — проворчал кто-то. — Адольфу на нас плевать. Сейчас он, небось, потирает кроличью лапку и распускает слюни над своей дворнягой.

— Я добьюсь, чтобы тебя отдали за это под трибунал! — истерично закричал фельдфебель.

— Смотри, чтобы мы не вырвали язык у тебя из пасти, — рявкнул Малыш, швырнув миску с тошнотворной капустой в пепельно-серое лицо фельдфебеля.

Чуть не плача от ярости и боли, поклонник Гитлера выкрикнул:

— Я доберусь до тебя, грязная свинья, вонючка!

— Заткнись, хвастун, — язвительно усмехнулся Малыш, помахивая широким боевым ножом, который постоянно держал в голенище. — Я вырежу из башки твой дурацкий мозг и отправлю той нацистской корове, что произвела тебя на свет. Жаль, встать не могу, а то проделал бы это сейчас.

Поезд внезапно остановился. При толчке все застонали от боли.

Холод пробирался в вагон все глубже и глубже, от него у нас немели руки и ноги. Иней, окружавший нас со всех сторон, казалось, безжалостно усмехался.

Один раненый развлекался, рисуя штыком на инее животных. Приятных маленьких зверушек. Мышку. Белку. Щенка, которого мы назвали Оскаром. Всех остальных затягивала изморозь, но Оскара постоянно подновляли. Мы любили его, разговаривали с ним. Художник, рядовой-сапер, сказал, что он темно-рыжий, с тремя белыми пятнышками на голове. Щенок был очень красивым. Мы, когда лизали стены, всеми силами старались не задеть его. Когда ребята решили, что Оскару скучно, сапер нарисовал котенка, за которым тот мог гоняться.

— Куда мы едем? — спросил маленький семнадцатилетний пехотинец с раздавленными ногами.

— Домой, мой мальчик, — прошептал его товарищ, унтер-офицер с пораненной головой.

— Слышали? — усмехнулся матрос с раздробленным бедром. — Мы едем домой! Что это за дом, безмозглый ты скот? Ад? Рай? Зеленая райская долина, где гитлеровские ангелы со свастиками на лбу играют «Хорста Весселя» на золотых арфах?

Он засмеялся и уставился на ледяные кристаллы на потолке. Те в ответ равнодушно поблескивали.

Поезд тронулся. Экстренный дополнительный санитарный поезд из шестидесяти восьми холодных, грязных товарных вагонов, заполненных грудами страдающей человеческой плоти, именуемой солдатами — ранеными в боях за свою страну героями! И какие это были герои! Сотни кашляющих, неряшливых, бранящихся, плачущих и до смерти перепуганных бедняг, корчащихся от боли и стонущих при каждом сотрясении вагона. Таких калек никогда не упоминают в сообщениях о героических битвах или на вербовочных плакатах.

— Послушай, Гроза Пустыни, — громко зашептал Малыш Легионеру. — Когда приедем в этот вонючий госпиталь, я первым делом напьюсь вдрызг. Да, еще раз наберусь, как следует, а потом займусь сразу тремя пахнущими карболкой кошечками. — Он мечтательно поглядел в потолок, блаженно фыркнул и облизнул обмороженные губы. — Будь уверен, стану стараться изо всех сил.

Глаза Малыша блестели от предвкушаемого восторга. Он впервые попадал в госпиталь и представлял себе его своеобразным борделем с широким ассортиментом услуг.

Легионер засмеялся.