Манная каша на троих - Лина Городецкая
Она вышла с ними со двора дома, где Сонечка и Фенечка выросли. Их давно никто не держал за руку, и женское тепло ладоней соседки согрело девочек. По дороге она им что-то рассказывала, приговаривая, что все будет хорошо.
У входа в немецкую комендатуру стоял часовой. Рядом с ним Евдокия увидела Петра, своего шурина. При новой власти Петр оказался востребованным и гордился этим очень.
– Кого привела? – спросил шурин.
– Девчонки одни остались, без мамки,– сказала Евдокия, высвобождая свои ладони из доверчиво-цепких рук Фенечки и Сонечки.
– А чьи будут, документы есть, фамилия как? – поинтересовался Петр.
– Где я тебе возьму документы? – удивилась женщина.– А фамилия ихняя Резник. Феня и Соня.
– А-а-а! Так бы и сказала. Ну, оставь их нам, тут разберемся.
Когда Евдокия уже собралась уходить, шурин крикнул ей:
– Платки тебе их не нужны?
– Да ты что! – возмутилась она.– Я что, ирод какой-то?
Пройдя полквартала, Евдокия чуть не споткнулась. На дороге лежал крошечный щенок с перебитой лапкой. Кто-то, очевидно, бросил в него палку и ранил. Лапа кровоточила.
– Кто же тебя так, бедного? – расстроилась Евдокия.– Сколько иродов развелось безжалостных…
Она хотела поднять щенка, но вспомнила, что Федор, муж ее, не переносит никакую живность, и, укутавшись в шаль, поспешила домой. Успеть доварить суп к приходу мужа.
Выстрелов во дворе комендатуры Евдокия уже не слышала.
След от ветрянки
Луц заметил их сразу, маму и маленькую девочку, которые были в колонне. Вернее, девочку… На нее он обратил внимание. Она сидела у мамы на руках и выглядела совершенно безмятежной. На вид ей было года три…
Как Марте, подумал он. Отвернулся дать указания. И вновь бросил взгляд в толпу, выискивая эту пару.
Полицаи из карательной бригады работали споро, наловчившись за предыдущие дни, в этот день расстрел проходил четко, без особых помех. Крики – да, крики были… Но быстро прекращались. А эта женщина не кричала. Он вообще обратил внимание, что многие даже не плачут. В шоке они все, что ли… Справа – новоприбывшие, слева – те, кто на подходе к яме. Голова болит, но надо выдержать этот очередной тяжелый день…
Марте вчера исполнилось бы семь лет. А он даже не мог подойти к ее могилке, принести любимую игрушку, конфетки… Сердце разрывается уже четыре года. Подумать только, он помнит каждый миг, ее последние слова, ее худенькие ручки и как она ушла от них, уже без сознания. Проклятая пневмония, проклятые врачи, которые не смогли ее вовремя обнаружить. Ну да, трудный случай, неожиданное осложнение, никто не мог предположить – вот их стандартные объяснения. А Марты нет.
После ее смерти у Греты случились два выкидыша. И не похоже, что когда-нибудь у них еще будут дети. Теперь, с этой войной и его отправкой на Восточный фронт… Пустой дом – это полдома, семья без детей – полсемьи. Они ведь с Гретой мечтали хотя бы о парочке, сыне и дочке.
Новоприбывшие отдавали документы, какие-то вещи, ему это было неинтересно. А взгляд опять упал на женщину с этой девочкой. Почему? Луц подошел ближе и вздрогнул, теперь понимая почему. Малышка так похожа на его Марту, даже страшно стало. Такие же серые огромные глаза, разве у евреев бывают серые глаза, удивительно… и русые волосы. Луцу захотелось распустить собранные косички и проверить, будут ли они так же завиваться, как вились локонами у Марты.
Женщине было тяжело, и она пересадила дочь с руки на руку. Малышка крепко обнимала ее. Луц попросил переводчика спросить, сколько лет девочке. Но женщина неожиданно ответила по-немецки.
– Откуда вы знаете немецкий язык? – удивился Луц.
– Я преподавала его в школе,– сказала она.
– Где ваш муж? – поинтересовался он.
– Я вдова,– коротко ответила молодая женщина.
Девочка заплакала, и мама стала ее успокаивать, усевшись на землю и пытаясь укачать. Луц протянул девочке конфету, которую достал из кармана,– никак он не избавится от своей детской привычки к сладкому. Девочка схватила ее и просияла. Какая яркая улыбка… На подбородке малышки Луц заметил вмятинку. Закрыв глаза, он вздрогнул. Такой же след оставался у Марты после ветрянки. Она была нетерпеливой девочкой, и следы от этой болезни так и остались на ее теле. Но родители не огорчались, красоту Марты ничто не могло исказить…Только смерть.
– Ваша дочь болела ветрянкой? – поинтересовался Луц. Его пристальное внимание к какой-то еврейке со стороны выглядело более чем странно, но, в конце концов, подумал он, я хорошо делаю свою работу, и никто не будет придираться к мелочам.
– Да, год назад,– ответила женщина, крепче прижимая к себе девочку.
Внезапно он понял: если эту колонну собрались переводить налево, значит, скоро все закончится, сегодня это последняя группа, доставленная на расстрел.
– Вы можете оставить свою девочку около меня,– произнес Луц.
Вокруг был ад – так всегда происходит в последние минуты, словно люди лишь на краю бездны осознают, что это конец. Но женщина не плакала – она неотрывно смотрела на Луца своими огромными карими глазами. Услышав его слова, она еще крепче прижала девочку к себе, потом распахнула пальто, будто пытаясь спрятать ее.
Он мог бы вырвать из рук матери эту девочку – ведь он здесь главный, но что-то не давало ему этого сделать.
«Что я задумал? – лихорадочно пытался размышлять Луц.– Что я буду делать здесь с ребенком, к тому же еврейским? А впрочем, кто узнает, что она еврейка? Никто…» Луц квартируется у одной славной украинки Натальи. Женщина хорошая, и приготовит ему, и постирает, а если ему станет очень тоскливо, то и лаской не обделит. У нее своих детей двое, будет трое… А потом уже дело техники, сирот тут сейчас полным-полно. Ребенок – не ариец, с этим может быть проблема. Но Луц придумает что-нибудь, нужно будет только сорваться в отпуск, домой. Подготовить Грету…
Голова шла кругом от этого наваждения. Девочка была копией Марты, его Марты…Он даже не спросил женщину, как зовут ее дочь. Не имело значения. Он уже не мог называть ее другим именем, только Мартой.
– Будет поздно,– сказал Луц женщине,– здесь все заканчивается. Когда вы перейдете налево, там уже не будет ничего. Вы ведь это понимаете, верно?
Трудно было определить, понимала ли, потому что женщина не спускала взгляда с малышки, которую прятала под пальто. Девочке было трудно дышать, она выкручивалась как могла, но мать прижимала ее все сильнее и сильнее. Еще несколько минут, и конвоиры переведут ее с ребенком на очередной,
