Вихрь - Йожеф Дарваш
Когда Андриш, выкупавшись, вошел в комнату, по всему полу уже были разложены игрушечные рельсы.
Габору Андриш уже не казался таким чужим. На нем был синий банный халат матери Габора. Она хотя и подшила на скорую руку рукава и подол, но он все равно доставал до самых пят. На ногах у мальчугана были большие, как корабли, домашние тапки хозяина дома. Андриш казался Габору совсем своим, прежним. Правда, он точно уже не помнил, как выглядел он прежде, так как он весьма смутно помнил то время. Одно было ясно Габору, что это и есть настоящий Андриш, прежний веселый Андриш, с которым ему было так хорошо играть…
Габору хотелось, чтобы его двоюродный братишка рассказал, как ему жилось в плену, однако попросить об этом он не решался.
А Андриш думал о нем: «Хорошо тебе с отцом и с матерью. И плакать не из-за чего. И бояться никого не нужно. Ни фрейлейн Лизе, ни докторши. Что ты знаешь об этом?»
Ему хотелось рассказать, как он жил в постоянном страхе. Докторша делала ему уколы в руку и ногу. Сначала это должно было вызвать у него паралич, а потом смерть. Однако Андриш стеснялся рассказывать об этом. Еще подумают, что он хвастается! К тому же он и сам узнал об этом только в санатории. Совершенно случайно узнал из разговора каких-то дядь и никак не хотел этому верить.
«Что ты обо всем этом знаешь? — подумал он снова с превосходством взрослого человека. — Ты совсем маленький. Просто ребенок. А если узнаешь, то еще испугаешься и будешь всю ночь видеть страшные сны и реветь».
— Иди сюда, будем играть, — предложил Габор и с гордостью показал на свою железную дорогу. — Хороший паровозик, да? Как самый настоящий! Крестный мне подарил.
«Это немецкий поезд, — мелькнуло в голове у Андриша, и сердце его больно сжалось. — Немцы называют поезд «цуг»…»
Андриш взял в руку один товарный вагончик, на котором стояли совсем маленькие буковки «RB». Точно такие же буквы стояли и на настоящих вагонах. А под ними было написано: «Внимание! Евреи! В Берген-Бельзен!»
На душе сразу стало еще тяжелее.
Когда стали загонять в вагоны, Андриш потерял из виду отца. Мать же ни на секунду не выпускала его руку. Она прижала его к себе и своим телом защищала от ударов прикладами и толчков. Люди толпились, давили друг друга. Раздавались крики, плач. И все это перекрыл чей-то сильный властный голос: «Тихо!»
«Папа, где ты?» — выкрикнул Андриш, когда его заталкивали в вагон. По лицу матери текла кровь. Она крепко обняла его. «Он едет не вместе с нами, — шепнула Андришу мать. — В этом вагоне едут только женщины и дети».
Больше он ничего не помнил. Андриш осторожно поставил вагончик на рельсы и стал разглядывать фигурки человечков. Фигурки были разных цветов: красные, зеленые, синие, черные. Их было много, может быть штук сто. Это из игры, которая называется «Бег наперегонки». Андриш знал эту игру.
Уже смеркалось.
Габор на четвереньках ползал по паркету. С серьезным выражением лица он строил из разноцветных кубиков здание вокзала. От напряжения он даже высунул кончик языка, прядь светлых волос упала на лоб.
«Ты что думаешь, там были настоящие вокзалы? — продолжал рассуждать про себя Андриш. — С залами ожидания, с носильщиками, с железнодорожниками? Нет, возле путей стоял простой барак, на котором развевался флаг со свастикой. Кругом забор из колючей проволоки. Его охраняли солдаты в черной эсэсовской форме и собаки-овчарки…»
Андриш потянулся к фигуркам. Выбрал из них одну, черного цвета. Поставил ее себе на ладонь. Это была совсем маленькая, хорошо выточенная фигурка.
«На фуражках у эсэсовцев красовался череп, — вспомнил он. — «Выходи! Выходи!» — кричали солдаты, когда дверь вагона открыли. Играл оркестр. Громко тявкали собаки. Мама, схватив меня, спрыгнула, потом спрятала меня за спину. К ней подошел эсэсовец и вырвал нас обоих из общего ряда…»
— Смотри сюда! Смотри сюда! — радостно воскликнул Габор. — Правда, красивый вокзал? Давай ему башню пристроим. Я сейчас сделаю!
В старинном подсвечнике горели три свечи. Ребята даже не заметили, как в комнату вошла хозяйка дома и поставила свечи на радиоприемник.
— Ты что, не слышишь? — спросил Андриша Габор. — Я тебе говорю про башню. Сделать, а?
— Нет, не надо.
«Не было на той станции никакой башни, — подумал он. — Башня была на другом здании, которое стояло недалеко от путей. Стройная такая, башенка с петушком-флюгером на шпиле. Над воротами надпись готическими буквами: «Каждому свое!»
Хозяйка подошла к маленькой железной печке, в которой весело горел огонь.
— Построй вот здесь дом. Возле путей, — Андриш показал, где именно. — Пусть он будет с башенкой и трубой.
«В тот дом гитлеровцы увели маму, — вспомнил Андриш. — Солдат в черной форме выхватил нас из толпы. Он хотел оторвать меня от мамы. Но мама не отпускала меня. Она упала на колени, громко закричала. Две тети в военной форме подняли ее на ноги и поставили в очередь. Эта очередь шла к тому дому с трубой. Меня подвели к какому-то столу. Там стояла толпа мальчишек и докторша в белом халате. «Не бойся, мальчик», — сказала она по-венгерски и улыбнулась. За столом сидела и тоже улыбалась тетя в военной форме с лошадиным лицом. Это и была фрейлейн Лизе. «Твоя мама пошла сейчас мыться, она вернется к тебе после бани», — объяснила докторша».
Ладонь у Андриша вспотела. Он поставил черную игрушечную фигурку на пол к остальным.
— Не нужно играть в поезд, — прошептал он. — Это плохая игра. Очень плохая. У меня дома тоже есть игрушечная железная дорога, но я никогда больше не буду в нее играть.
— Готово! — воскликнул Габор. — Я уже построил маленький домик! Здорово? И с трубой!
«Нужно будет спросить у мамы, когда приеду домой, почему она тогда не вернулась ко мне. Наверное, ее просто не пустили, а меня они обманули, и все. Я плакал-плакал. Меня поставили в очередь, в которой стояли все остальные дети. Нас повели в лагерь. «Ну, что же ты, — бранила меня тогда докторша, — такой большой мальчик, а ревешь как теленок…» Нужно было тогда броситься на нее, ударить, поцарапать!»
— Поезд отправляется! — крикнул Габор. — Внимание! Поезд отправляется! Пассажирам занять свои места!
Оба мальчика до отказа набили вагончики маленькими фигурками.
«Они же там задохнутся, — подумал Андриш. — Тогда в вагоне умерла старушка. Меня мама подняла к самому потолку вагона, где было маленькое окошечко с решеткой… А поезд все ехал и ехал. И колеса выстукивали тук-так, тук-так!
