Вихрь - Йожеф Дарваш
Нацист с дубинкой остановился возле мальчика и ногой повернул его в сторону козы.
— Это что? — спросил он.
— Это коза!
— Посмотри получше!
— Я хорошо посмотрел!
— Ну и что же это? — спросил у мальчика второй нацист.
— Коза! — ответил мальчик.
Нацист ногой повернул мальчика в сторону, сказав:
— Повернись!
В той стороне паслось стадо коров, однако ни у одной коровы на шее не было колокольчика.
— Позови сюда собаку!
Мальчик позвал собаку, та нехотя подошла и уселась у его ног.
— Слушай меня внимательно! — сказал нацист. — Здесь, у твоих ног, кто лежит?
— Собака, — ответил мальчик.
— Нет. У твоих ног лежит не собака, а коза, большая белая коза! Понял?
Мальчуган молчал.
Нацист положил резиновую дубинку на голову мальчика. Второй нацист подъехал и остановился так близко от мальчика, что касался сапогом его плеча.
— Ну как?
Мальчуган посмотрел на собаку.
Нацист, подъехав к пареньку, слегка ударил его дубинкой по плечу.
— Ну… Ну как?.. Кто же лежит у твоих ног?
Мальчуган снова посмотрел на собаку.
— Коза… — ответил он, помедлив.
— Большая белая коза!
— Большая белая коза! — повторил мальчик.
Нацист снял с плеча мальчика дубинку и ногой повернул мальчика к козе.
— А это… собака, — сказал он, показывая на козу. — Понятно?
— Да!
— Ни большая, ни маленькая, средняя такая собака темно-коричневой масти!
— Да, — ответил ребенок.
— А как ее зовут?
Мальчуган молчал.
— Как зовут эту собаку?
— Цезарь…
— Ну, иди! — приказал мальчику второй нацист. — Погладь ее хорошенько, как ты это всегда делаешь, и назови ее по имени…
Другой нацист поднял ногу и слегка подтолкнул ею мальчика в спину.
— Цезарь! — назвал мальчик, положив руку козе на голову. — Цезарь!
— А что ты ей обычно говоришь?
— Собачка моя… — тихо произнес он.
Стало тихо.
— Иди сюда!
Мальчик подошел. Нацист носком сапога приподнял подбородок мальчика. Ребенку захотелось сглотнуть слюну, но мешал сапог гитлеровца, державший его подбородок.
— Можешь идти!
Когда же мальчуган оказался на полпути к старику, фашист окликнул его. Мальчуган повернулся, снова согнувшись в поклоне.
— Ты видел здесь людей?
— Не видел! — ответил мальчуган.
Гитлеровцы закурили.
— Можешь идти!
Все это время старик пастух ни разу не обернулся, он рубил дрова, словно вблизи не было ни души.
Оба гитлеровца стояли за спиной пастуха и его внука и курили. Они молча наблюдали за пастухом и мальчиком. Бросив курить, один из нацистов дернул за вожжи, за ним дернул и другой, и они поехали дальше.
Имре Добози
НЕОЖИДАННЫЙ КОНЦЕРТ
В конце января 1945 года меня срочно вызвали в штаб, где подполковник Агаев, седовласый, с выражением усталости на лице, коротко сказал:
— Возможно, нам придется временно отойти на новые позиции. Мы должны быть готовы к этому.
Вместе со мной был командир взвода Лайи Родан, по выражению лица которого я догадался, что он очень зол. Шея под воротником шинели была багровой. Оно и не удивительно: гитлеровская артиллерия здорово нас обстреливала, фашистские танки не раз прорывали и без того слабую линию обороны, а сосредоточение советских войск, казалось, навсегда остановилось. Дыры в обороне «штопали» одними и теми же частями, которые перебрасывали с одного участка на другой. Если кого-нибудь из штабных офицеров спрашивали о том, не случилось ля какой беды, тот только махал рукой, ронял традиционное «все в порядке», добавляя, что причин для беспокойства никаких нет.
Теперь это «все в порядке» и давало о себе знать. Родан нервно трогал рукой оружие, которым он весь был обвешан, как ружейная пирамида. Спереди у него висел автомат, по бокам два «фроммера» и несколько ручных гранат, которые колотились друг о друга во время ходьбы. По-русски он не говорил, но зато говорил по-сербски, и к тому же довольно бегло, а когда волновался, то так и строчил как из пулемета.
— Как же это получилось? — спросил он у Агаева.
— А что?
— Почему нам ни одного слова не сказали, пока дело не дошло до такого состояния?
— Мы и сами раньше ничего не знали.
— Что? Нам и то все ясно! Вот уж какой день не подходит подкрепление!
Агаев вынул платок и вытер воспаленные веки.
— Позавчера еще прибыло, — сказал он. — А вчера на рассвете ледоход снес у Хароша временный мост, и, пока не наведем новый, придется пережить несколько трудных деньков. На лодках через Дунай в крайнем случае можно перебросить только боеприпасы, живую силу не перебросишь, а технику тем более. — Сложив платок, Агаев спрятал его в карман. — Удовлетворены вы моим сообщением?
Родан выругался по-венгерски, чтобы не поняли.
— К сожалению, — начал я, — это не меняет того, что мы находимся перед неразрешимой проблемой.
— Почему?
— Большинство солдат из венгерских частей уроженцы здешних мест. Если нам придется отсюда уходить, все они разбегутся, как вы себе представляете. Не затем же они дезертировали из хортистской армии, чтобы бросить здесь все, своих родных и бежать неизвестно куда, а?
— Ничего я не представляю. Я выполняю приказ. В штабе дивизии считают, что гитлеровцы сейчас предприняли сильное контрнаступление, которое может смести советские части, окружающие Буду. Вот поэтому-то я и не рекомендую вам здесь оставаться. Гитлеровцы с вами чикаться не станут.
— До сих пор об этом речи не было!
— О чем?
— О том, что вы здесь не твердо закрепились. А если даже и временно, то о том, что гитлеровцы могут вас потеснить.
Я высказал подполковнику все. Говорил о нашем разочаровании, о том, что такой поворот дела для нас абсолютная неожиданность. Как мы могли объяснить своим солдатам, что, несмотря на все наши обещания, нам на некоторое время придется двигаться не вперед, а назад? А ведь наше соединение рассчитывало на успех, на победу. Провалами, отступлениями и поражениями мы были по горло сыты в хортистской армии. Ребята не хотели снова брать в руки оружие. И не из-за страха перед опасностями, к которым большинство из них уже привыкло, а из-за того, что перейти на сторону правды легко только теоретически. На самом же деле нашим противником были не нацистские фюреры и гитлеровские генералы, а такие же, как мы сами, простые венгерские солдаты. Они кричали нам, чтобы мы не стреляли в них, так как они тоже венгры, обзывали нас скотами. Мы со своей стороны кричали им то же самое. Иногда, когда
