Катехон - Сухбат Афлатуни
«Тоже рубят. Только теперь надо с мозгами…»
На фоне святого Бонифация, стоящего рядом с огромным, как пивная бочка, пнем, возникает дискуссия. Кто-то – за деревья и экологию, кто-то – за развитие шашлычного бизнеса, а экология пусть немного потерпит.
Экскурсовод, подергав ногами, призывает всех к тишине.
– А это, на коне, святой Мартин Турский… А этот голый человек… Пожалуйста, тише! Этот голый человек внизу – нищий. Святой Мартин раздевается, снимает с себя плащ и отдает ему.
«Лучше б сто грамм ему налил!» – предлагает кто-то.
– А вот рядом со святым Мартином, на лошади, святая Елизавета Тюрингская… – экскурсовод гневно откашливается. – Она известна тем, что…
«Это его жена?»
– Нет… Она была женой Людвига Тюрингского.
«А почему без мужа… а с этим, который раздевается…»
– Не раздевается, просто снимает плащ. Они рядом, потому что они святые покровители Тюрингии. Эрфурт – в Тюрингии.
«Понятно… Покровители… А это кто? Их дети?»
Экскурсовод возводит агатовые глаза к потолку, потом глядит на парчовый стол. Инквизитор пожимает плечами.
– Это не их дети, – говорит экскурсовод. – У них не могло быть детей…
«Бесплодие?.. Да какая тогда медицина была… Сейчас она тоже не всё может. У меня соседи, например, – можно скажу?.. Интересно будет. У меня соседи, он, значит, в налоговой работал…»
– У них не могло быть детей, они жили в разное время! – говорит экскурсовод. – В разные эпохи. А это другие дети, не их. Это детский крестовый поход, и прошу не перебивать. А то не успеем на обед.
Аргумент с обедом действует, экскурсанты послушно замолкают. Смотрят на детей, идущих в Иерусалим; вдали – сам Иерусалим с минаретами и золотым куполом.
«Можно спрошу? – тянется рука. – А у них самих дети были?»
– У Елизаветы были. Трое детей…
«А почему их тут не нарисовали?..»
«Э, потом спросишь, за обедом…»
«Нет, я просто не понимаю. Святая – это я понимаю. Но почему рядом другой мужчина, не муж… какие-то другие дети, а не которых она своей грудью воспитала? Я просто правды хочу, раз сюда приехал. Если она святая, уважаемая женщина, на лошади ездит – надо было мужа рядом на коне, вот муж, вот дети столько-то, вот родственники их поздравляют…»
Сожженный прикрывает глаза. Как он соскучился по Самарканду, думает он. Как он соскучился по этому городу, по его солнечным людям. По этим лепешечникам и водителям автобусов, участковым, врачам. Как он устал без них в этом царстве чистого и дистиллированного разума. Как он соскучился по своему пространству, из которого его выманили зеркалами и игрушками…
Он приоткрывает глаза и спрашивает у женщины, нет ли у нее таблетки от головы. Женщина кивает и лезет в сумку.
Он глотает, быстро запивает, прикрывает глаза. Облако, подсвеченное серыми лучами, течет мимо него, сквозь него, принимая его форму. Осаждается мелкозернистой влагой. «Как в плохом фильме», – думает он. И пытается вслушаться в речь экскурсовода.
121
– А здесь мы видим его снова в Самарканде.
Он не открывает глаза, но чувствует их кивки. Движение воздуха, производимое головами, доходит до него. На заднем плане минареты и глянцевый купол Гур-Эмира.
– Мы видим, как он снимает с себя плащ… Нет, он не собирается отдавать его нищему. Просто он снова вернулся из Ташкента, открыл дверь и снимает с себя плащ. Снимает, цепляет его на обвешанный родительской одеждой крючок, плащ падает в темноту. Нагнувшись, он поднимает его. Тысяча девятьсот девяносто девятый год.
Да, он помнит это. Экскурсанты расходятся по залу, кто-то начинает месить тесто, кто-то выкатывает тележку с луком, кто-то стоит на остановке и ждет автобус. Он снова в Самарканде. Добро пожаловать, хуш келибсиз, хуш омадед[19].
– Обратите внимание, как повернута его голова. Он видит две нью-йоркские башни.
Никто не задает вопросов. Все заняты своим делом. Рождениями, свадьбами, смертями и монтажной пеной для заполнения пустот между ними. Экскурсовод давно ужался в закадровый голос.
Нью-йоркские башни. Да, они изображены здесь, рядом с минаретами и куполами. Странное сочетание. Но такова была его жизнь. 1999 год, странная жизнь.
Он работал экскурсоводом и неплохо зарабатывал. Копил на операцию. Улучшил английский. Нашел на балконе пыльный учебник немецкого, протер губкой.
Серый ангел философии еще сидел в нем. На стене он изображен стоящим слева, полупрозрачный ангел. В действительности он был внутри его, этот ангел. Он и сейчас внутри, тихий, с детско-старческим лицом. Когда его будут сжигать, он, вероятно, вылетит из него и полетит над черепичными крышами Эрфурта, ища себе новое гнездо.
Но главное – его открытие. Создание двойников, тройников, четверников… Прежде, как господа экскурсанты уже знают, ему были надобны для этого женщины. Не всякие, только те, кто требовал принести им череп. Для чего он был им нужен? Может, из любопытства. Ничего так не разжигает их любопытства, как секс, кулинария и смерть. Только такие женщины были способны довести его мозг до нужного состояния. Когда он наливался кровью и разбухал, с треском ломая хрупкую архитектуру черепа.
И возникали его двойники. А женщины умирали. Сразу или через какое-то время. Иногда он встречал их. Они шли куда-то деловой походкой, с темнотой в уголках глаз. От них пахло землей, сыростью и подгнившим деревом. Они этого не замечали. Они были уверены, что от них пахнет духами, жизнью и кремом для лица.
Он понимал, что это грех. Что в его внутреннем саду расцветают серые цветы. А опылять их слетаются мухи со всего Самарканда. Следом сползаются скорпионы.
Он перестал подходить на исповедь. Наблюдал, как один за другим подходят другие. Как сказать о том, что происходит в его внутреннем саду? Почему он не женится на одной из этих внезапных и быстротечных женщин? Он приходил в храм и глядел в деревянный пол. Смотрел, как подходят на исповедь остальные. Как слегка вибрируют их лица. Вибрируют и чуть светлеют.
Ангел-хранитель приближался к нему; почувствовав горький запах недавнего совокупления, закашливался. И отходил. Ангела философии этот запах не отпугивал. Он был нечувствителен к запахам – только к мыслям.
Сожженный носил в голове замысел философского трактата.
В этом трактате будет всё. Этот город, эти купола, этот ангел с детско-старческим лицом. И еще две нью-йоркские башни. Они изображены на заднем плане.
Господа экскурсанты, не шумите. Вы сами отнимаете у себя время обеда.
Откуда в его голове тогда возникли эти башни?
В тот год он купил себе компьютер.
Потратил деньги, накопленные на операцию. Не все, конечно. Стал входить в интернет. Тогда это было глотком воздуха (теперь – углекислого газа).
А
