Катехон - Сухбат Афлатуни
На обоих были белые халаты.
Врач представил их. По именам? Нет, конечно… «Гости». «Хотели бы с вами побеседовать». И вышел.
Их интересовали его связи с террористами. Говорил русский, правильными и мертвыми словами. Задавал вопросы. Может, всё-таки он был не русским? Поляком. Американским украинцем. «Славянин». Так он начал его называть про себя. А Турок молчал и шевелил ресницами.
Услышав от него то, что они, кажется, и рассчитывали услышать, они встали со стульев. Почти одновременно.
Они ничего не поняли, что он говорил им о петлях времени и темпоральных архивах. И о «дне сурка». Они поняли что-то другое. Было видно, как это понимание светится у них во рту, размокая от кисловатой слюны. Как они аккуратно, небольшими серебристыми комочками заглатывают это в себя.
Прощаясь, они пожелали ему выздоровления. Желал Славянин; Турок произвел быструю улыбку и прижался спиной к стене.
Сожженный поблагодарил и перестал их мысленно просвечивать. Серебристые комочки погасли.
«Будьте осторожны, – сказал Славянин. – И больше такого не пишите. Сами понимаете. Время тяжелое».
И вздохнул.
«Нет, – сказал Сожженный. – Время сейчас очень легкое. Его почти нет».
Гости переглянулись и вышли из палаты. Сожженный отвернулся к стене.
Когда он вернулся домой, оказалось, что компьютер его «чинили»… «Приходил мастер». Какой? «Ты просил, чтобы вызвали мастера…» Когда просил? «Ну, через врача просил. Номер телефона сказал. Чтобы к твоему возвращению компьютер починили…»
Компьютер был стерильно чист. Все файлы удалены. Все файлы, вместе с резервными копиями. Действительно, поработал мастер.
Сайт его тоже оказался заблокированным.
Через какое-то время (легкое, легкое время), оправившись после операции, он уехал. Да, в Ташкент. Ночью, когда родители спали. Вы видите его стоящим в коридоре. Чуть склонившийся, он достает из темноты плащ. Сумка собрана заранее; вот она, чуть левее. Он выходит из квартиры в подъезд, спускается, слегка держась за перила: его покачивает. Выходит на улицу. На заднем плане – купола Самарканда. Нет, это не две башни Всемирного торгового центра, это просто два минарета. Он идет в сторону автостанции. Но этого уже на картине нет.
Переходим к следующей.
Здесь вы видите изображение событий так называемого Великого года в истории Эрфурта, 1509-го. Долги города превысили астрономическую для того времени сумму 550 тысяч гульденов. Однако правители города решили взыскать их, повысив налоги, с простых ремесленников.
В городе начались беспорядки.
122
Когда мужчина вырастает, он уходит от родителей. Они пытаются привязать его узлом болезни, своей или его. Но он развязывает узел и уходит. А чаще просто его разрывает. И уходит. И родители молчат. Потом они выходят на балкон в его детских масках и зовут его назад.
Но он не слышит. Он уже едет в автобусе. Он смотрит в стекло и видит дома, тополя и горы на горизонте.
Потом он видит своих врагов.
Враги идут вдоль дороги; их, разумеется, двое. Один светел, как белая северная ночь; другой темен, как пыльный южный день. Враги тащат большие сумки. В этих сумках – то, что они успели украсть из его памяти. Иногда они ставят сумки в мягкую пыль.
Заметив их, он просит водителя остановить автобус. «Это мои враги, – показывает он в стекло. – Мне нужно выйти». Водитель кивает и тормозит.
Он спрыгивает и медленно идет к ним. Он пока немного слаб после операции. Его старый плащ развевается от ветра. Под ногами дымится пыль.
Враги тоже видят его. «Смотри», – говорят они друг другу. Светлый хмурится и темнеет; смуглый, напротив, бледнеет.
Автобус не отъезжает; стоит с открытой дверью и включенным мотором.
«Уходите обратно в мое сознание, – говорит он, подойдя к ним. – Я не выписывал вам пропуск на выход из него. Ваше время еще не пришло. Возвращайтесь обратно в меня. Ну? Мой мозг ждет».
Враги переглядываются и начинают бить его.
Избивают они его правильно и больно, но видно, что это не доставляет им никакой мужской радости. Они бьют его по голове, а когда он падает, продолжают избивать ногами. «Поехали уже!» – недовольно кричат в автобусе. Водитель наблюдает за дракой. Потом нажимает на гудок. И еще раз.
Враги последний раз пинают лежащего, поднимают сумки и подходят к автобусу. Водитель спускается к ним, и они о чем-то разговаривают; слова заглушает тарахтенье мотора. «Вот это серое женское платье, – говорит светлый, расстегивая сумку. – Отдашь ему». «Он будет доволен», – добавляет темный и сплевывает. Устало попрощавшись с водителем, уходят.
Водитель подходит к лежащему на земле. Пытается привести его в чувство. «Не надо, – говорит тот, мотая испачканной кровью головой. – Я сплю…»
123
Туман уже не такой густой, деревья и кусты видны неплохо. И подъем пока ощущается не так сильно. Они ведь уже поднимаются? Нет, отвечают ему. Еще нет. Где-то неподалеку начинает петь птица. Он пытается угадать, что за птица, по голосу и, конечно, не может. И улыбается. Вот оно, сказочное утро его жизни. Последнее утро.
Продолжая улыбаться, он напевает:
– Так идет веселый Дидель… С палкой, птицей и котомкой… – Замолкает, оглядывая своих спутников. – Через Гарц, поросший лесом, вдоль по рейнским берегам.
Мелодию он помнит не совсем точно, но это неважно.
А ведь как хотелось просто бродить по Германии, как этот веселый и легконогий Дидель. Бродить и насвистывать. Приманивать птиц, женщин. «Марта, Марта, надо ль плакать, / Если Дидель ходит в поле…» Только нет сейчас той Германии, в которой водились эти веселые дидели, гензели и уленшпигели. Исчезла, мои дамы и господа. Переработана, как мусор, за ненадобностью: ресайклинг.
– По Тюрингии дубовой… По Саксонии сосновой… По Вестфалии бузинной…
Нет, ее и не было никогда, этой Германии. Уж точно не было в 1918 году, когда возникло это милое стихотворение. Германию трясло, рвало, Германия пылала. А Дидель, скорее всего, гнил в окопах. И слушал агитаторов-социалистов, а не птиц… Хотя, может, и птиц тоже. Выползал из окопа облегчиться, пока не начался обстрел, и слушал. Они же все поэты, эти дидели-гензели. Даже когда становятся убийцами. Впрочем, убийство и поэзия у них всегда рядом; почитайте их саги. Мед поэзии и кровь врага. Перемешать и варить на медленном огне…
Внезапно туман немного рассеялся, он поднял голову.
Гора была перед ним.
Идеально правильная гора.
– Вот и наш вулкан, – сказал он негромко.
– Это террикон, – сказал Славянин, подойдя сзади. – Господин Земан…
– Сегодня я Ильин, – перебил Сожженный. – Иван Ильин.
– Хорошо. Господин Ильин, как насчет того, чтобы сделать небольшой
