Катехон - Сухбат Афлатуни
Для чего вспугивать их непонимание?
Становится жарче. Нет, не из-за солнца, хотя солнце порой пробивается через эту подвижную вату. Просто они подходят к вершине.
«Это террикон, отвал из шахт, где добывали уран…»
Действующие, природные вулканы – ускорители истории, ускорители времени. Он открыл это еще студентом, небритым студентом во время выезда на хлопок. Прыщавым студентом с вечно пустым желудком, с набитыми под завязку тестикулами, с пьяной и немытой головой. Идеальное сочетание для научных прорывов. Еще несколько лет понадобилось, чтобы понять, что такое искусственные вулканы.
Да, любая искусственная гора, напоминающая конус. Начиная с египетских пирамид. Конус с чуть срезанной вершиной. Замедлитель времени. Катехон.
– Ох, – фрау Фрау останавливается, снова достает салфетку. Нет, не для Турка, а вытирает свое взмокшее лицо.
– Да, жарко, – кивает Турок.
Кровь у него уже не течет; несколько пятен темнеет на куртке.
– Мне кажется или пахнет гарью? – Славянин смотрит на Сожженного.
Фрау Фрау снова роется в рюкзачке. Что-то достает, натряхивает в пластиковый стаканчик, бесшумно считает капли.
– Сердце… – слабо улыбается.
– Думаю, нужно спуститься, – говорит Славянин. – Немного передохнуть и спуститься. Мне кажется, нас хотят заманить в ловушку.
Несколько минут они обсуждают план действий.
Сожженный отходит в сторону. Туман снова расходится, с вершины отрываются мягкие куски дыма.
Можно, конечно, подойти к ним. Можно улыбнуться (он пробует улыбнуться) и рассказать им о смысле искусственных вулканов. Что катехоном может быть не только такая вот гора. Любое огромное и почти бессмысленное сооружение. Вроде Великой Китайской стены, Вавилонской башни или сталинских высоток. С копошащимися строителями, со странной безумной техникой. И несколькими трупами, замурованными в стены или погребенными под насыпаемой сверху породой, как здесь. Но для чего им это говорить? Смотрите, как горячо они обсуждают, что делать дальше. Фрау Фрау, кажется, забыла про свое сердце. Турок кладет ей ладонь на спину. Как друг, как коллега, как…
– Господин Ильин, – зовет его Турок. – Мы всё-таки решили завершить наше восхождение. Но на вершине пробудем совсем недолго. Минут пять, не больше.
Ладонь его так и залипла на спине фрау Фрау. Та не возражает; убирает смятый стаканчик в пакет с мусором. А пакет с мусором – в рюкзачок.
– Смотрите! – говорит Сожженный.
И показывает вниз.
Солнце освещает их, и на тонком слое облаков чуть ниже возникают их силуэты. И блеклая радуга вокруг каждого.
Славянин, слегка присев, фотографирует. Уши его радостно светятся.
Эти снимки исчезнут. Как и все остальные, сделанные на этой горе.
126
А вот, скажем, господину Мартину Опицу, стихотворцу, ничего объяснять бы не потребовалось. В 1631 году господин Опиц написал сочинение «Везувий, Немецкая поэма». Да, именно так: Poema Germanicum. Поводом к ее написанию стало новое извержение Везувия, в котором господин Опиц увидел аналогию с шедшей в Германии Тридцатилетней войной. Впрочем, Тридцатилетней ее тогда не называли, ибо никто, включая самого господина поэта, не ведал, когда она завершится.
Не потребовались бы объяснения и господину Гёте, трижды совершавшему восхождение на Везувий.
Или господину Гёльдерлину, не дописавшему «Смерть Эмпедокла» – о философе, бросившемся в жерло Этны. Не дописавшему по уважительной причине: поэт, как уже было сказано, сошел с ума. Если исходить из определения поэзии как контролируемого безумия, то можно сказать, что он погрузился в неконтролируемую поэзию.
В 1938 году роман «Вулкан» опубликует Клаус Манн, сын Томаса Манна, бежавший с отцом из Германии. Не читали? Экзистенциальный роман.
Они понимали, что Германии нужен свой вулкан. Рукотворный вулкан, серый и тихий; вулкан-катехон. Пирамида, тормозящая своей гравитационной массой время.
Возможно и другое объяснение. Горы концентрической формы – аналогия пирамидальных нейронов коры мозга. Ответственных в том числе и за восприятие (или порождение?) времени.
Как бы то ни было, без такой горы не обойтись.
127
– Как бы то ни было, без такой горы не обойтись. Если ее не создала природа, ее должен создать человек.
Они стоят у кромки вулкана. Славянин. Турок. Фрау Фрау, продолжающая тереть лицо влажной салфеткой… уже, наверное, высохшей. И он, чуть выше, на камне. Не договорив, закашлялся. Дым. (Мы – дым… Мы – дым.)
– Я не знал, что… – начинает Турок. И тоже замолкает.
– Терриконы ведут себя по-разному. – Сожженный уже успел откашляться. – Некоторые горят несколько лет. Даже взрываются.
– Надеюсь, что этот сейчас не… – Турок тоже начинает кашлять.
Фрау Фрау снова лезет в рюкзачок. У нее там маленькая целлюлозная фабрика, наверное.
– Нам лучше помолчать, – быстро говорит Славянин. – И уходить.
Славянин фотографирует жерло. Внизу текут ручьи огня, тихо поднимается дым.
– Похоже на человека, – говорит Турок, прикрыв рот. – А вот это – на здание. Видите, вон, с куполом?
Новый приступ кашля.
– Это всё пепел, – быстро говорит Сожженный. – Пепел способен…
Теперь они кашляют вместе. Сожженный размазывает слезы и глядит вниз. Да, эта груда пепла похожа на Гур-Эмир. И так же поблескивает синеватым огнем. И распадается. А где его дом? Должен быть где-то неподалеку от Гур-Эмира… Не видно дома. Сгорел и распался, пока он тер глаза.
– А вон то… похоже на женщину… – кашляет Турок.
– Да замолчите вы уже… – шипит Славянин, а сам щурится туда, куда показывает Турок. – Где ваша женщина?
– Вон! Голая! С животом…
Сожженный тоже смотрит туда, но женщины не видит. Только груду обожженных камней. И дым.
Фрау Фрау снова возится со своим пластиковым стаканчиком. Сейчас скажет: «Сердце…», и Славянин потащит всех вниз. Но фрау Фрау молчит. Внимательно считает капли. А Славянин смотрит в огненные ручьи, в игру пепла:
– С детства хотел плюнуть в вулкан.
Лицо Славянина ненадолго становится чуть глуповатым.
– Не долетит, – отвечает Турок. – Лучше спустить.
– Что?
– Ну… – Поглядывает на фрау Фрау. – Пи-пи. Мы отвернемся.
Славянин думает. Лицо его снова становится тяжелым. Есть люди, которым не идет думать. Даже о таких, далеких от небесной метафизики вещах.
– Я не хочу, – говорит наконец.
Турок улыбается левой щекой.
– Да, надо назад, – поглаживает сердце фрау Фрау. – Скоро будет ночнеть.
Становится жарче.
Или это только кажется? Нет, Турок тоже стягивает куртку. Под ней обнаруживается рубашка в клетку. Куртку с «Wir sind ein Volk» покорно берет фрау Фрау и сует в рюкзачок. Турок поглаживает себя по упругим плечам, массирует колено.
Игра пепла внизу достигает апогея. Да, он видит ту серую женщину,
