Катехон - Сухбат Афлатуни
– Слышите? – спрашивает Сожженный.
Никто не слышит. Славянин, судя по виду, продолжает мысленно сканировать свой мочевой пузырь. Фрау Фрау – свое сердце; в глазах коровья пустота. Только Турок глядит на него сквозь темные линзы очков.
– Что это? – Турок перестает тереть колено.
Сожженный медленно достает сверток и разворачивает.
Теперь все трое глядят на него.
128
– Я так и знал, – говорит Турок. – Медные сандалии! Надо было обыскать вас до подъема.
– У меня их тогда не было. – Сожженный расшнуровывает ботинки. – Думаете, я смог бы эту тяжесть дотащить… Да уберите вы вашу игрушку!
Турок стоит с пистолетом.
Вид у него слегка комичный. Еще эта рубашечка в клетку. А пистолет настоящий. Вон как целится…
Сзади к Турку подходит фрау Фрау. Говорит шепотом, слышно фрагментами: «Не надо, доктор. Такой хороший день…» Трогает его руку, слегка прижимается животом.
Сожженный стягивает носки. Глядит на свои опухшие ступни.
– Хорошо, – говорит Турок. Но пистолет не убирает. – Но если он прыгнет туда, кого завтра будут…
Новая порция дыма накрывает их, Турок заходится в кашле.
– Коллеги, идемте вниз, – громко говорит Славянин. – Мы и так задержались. Надо спуститься до темноты. А этот пусть делает тут что хочет. Хочет – прыгает, хочет… Блин, надо было респиратор взять. Как вы этим говном дышите?
Сожженный достает из сумки белый хитон. Прикладывает к себе. Да, впору.
– А это… что? – кашляет Турок.
Сожженный сам не знает. Возможно, новое изделие портных Фульского короля. Они ведь продолжают шить, эти портные.
– Ладно, я пошел. – Славянин поворачивается, делает несколько шагов.
Останавливается, возвращается, нагибается над кратером.
Шевелит щеками, собирая слюну. Прощальный плевок, дубль два. Качнулся. Бестолковый взмах рукой. Потеряв равновесие, катится вниз.
Турок бросается следом, съезжая по осыпи, спасать… Сожженный, фрау Фрау стоят на краю, глядя вниз.
– Я не вижу их, – она поворачивается к нему.
Он стоит всё в том же белом хитоне. Хорошо бы надеть его на голое тело. Но неохота раздеваться: ветер, дым…
– Они погибли?
– Нет. – Сожженный застегивает пряжку на плече. – Они не могут тут погибнуть… по-настоящему. Это катехон. Завтра они проснутся где-нибудь… В своих телах. Может, даже в своих кроватях. Ну, мне тоже пора…
– Стой! – Она хватает его за руку.
Как только что Турка. Вот и пистолет валяется.
Он отлепляет ее руку; начинает неловко спускаться, клацая медными подошвами.
– А я? – доносится сзади.
Он поворачивается и недолго смотрит на нее снизу.
– Ты останешься. Тебе пока туда нельзя… Ну, видерзеен. – Нащупывает ногой камень поустойчивей. – «Король жил в Фуле дальней…»
Дым становится гуще, он пытается задержать дыхание.
– Зачем тебе это? – доносится сверху ее голос. – Это же не та казнь, которую ты себе придумал. Твоя казнь будет завтра, ты же обдумал ее до мелочей… Там так хорошо подготовлено, всё так, как ты хотел!
Он останавливается, дышит. Простите, милая фрау Фрау, но голоса и воздуха для ответа вам у меня уже нет.
– Завтра… завтра должны казнить как еретика, – говорит он одними губами. – Но прежде я должен уйти как философ. Вам это сложно понять… с вашими салфеточками… А у философов только две… – Он с трудом удерживает равновесие. – Только два варианта. Или уйти в кругу учеников, как Сократ… Вы говорите – это было бы лучше? Но, к сожалению, у меня нет учеников. Ни учеников, ни детей. Фантомы, одни фантомы…
Он заваливается на бок, задрав ногу, сандалия слетает, катится с камнями. Упав на четвереньки, Сожженный как-то удерживается… Приподнявшись, смотрит наверх.
– Остается!.. Вариант Эмпедокла!
Он ловит губами горячий горький воздух. И внезапно, сквозь дым, видит себя.
Да, это он.
В белом хитоне, испачканном сзади. В одной медной сандалии; другая, необутая нога нелепо задрана.
– Эй…
Тот смотрит на него и тоже, кажется, зовет. Его фантом? Но когда он успел его создать? Или… Или это он сам, Сожженный, – его фантом?
Фигуры из пепла. Шевелятся от огня, то становясь видимы, то вновь пропадая.
Надо произнести молитву, думает он. Он пытается вспомнить молитву.
Фигуры из пепла смотрят на него. Кашляя, он пытается сорвать с себя хитон. Не удержавшись, падает и катится вниз, дергая ногами…
Фрау Фрау смотрит на него сверху. Ее трясет от кашля, икоты, слезы висят на щеках и подбородке. Она пытается плюнуть вниз, с третьей попытки ей удается. Она отползает, поднимается, медленно идет вниз, прижимая свой рюкзачок.
Она успела немного спуститься.
Салфетки кончились; вздохнув, она достала из сумки прокладку, вскрыла и теперь вытирает лицо ею. Убирает налипшие на лоб и щеки волосы. Хэнди еще не ловит, она проверяла. Туман почти рассеялся, внизу видны серые поля, небольшой городок с крепостью, белые ветряки… Продолжая осторожно спускаться, она достает зеркальце и глядит в него, медленно двигая губами и поправляя волосы.
129
Господин Карл Фогель, прадед Сожженного, годы жизни 1870–1915. Фигура из пепла в полный рост, 171 см, в легком летнем костюме и фетровой шляпе. Позади, на расстоянии полутора метров, следы другой фигуры: предположительно, нанятого им для раскопок местного рабочего-мардикёра. Эта фигура почти полностью рассыпалась, сохранились голая рука, сжимающая черенок лопаты, фрагмент головы с маленьким оттопыренным ухом и тюбетейкой и ступня, тоже голая.
Господин доктор Оскар Фогт, двойник Ульянова-Ленина, 1870–1959. Фигура из пепла в белом халате, с частично рассыпавшимися ногами и сохраняющимся горением в левой руке. Лучше всего сохранилась голова с бородкой, полуулыбкой и лысиной. Лысина склонилась над микроскопом, тоже из пепла. «Что вы смотрите там, господин доктор?» Господин из пепла поднимает голову, но, видимо, слишком резко. Голова отрывается и валится вниз, на микроскоп, а оттуда на колени, поднимая белую пыль.
Его величество господин Фульский король. Годы жизни неизвестны; возможно, у него их и не было, ни годов, ни жизни, ни смерти, ничего, кроме моря, женщины и кубка. И дворца в форме улитки, в котором было всегда холодно и светло. Изображен в философском платье, то есть голым. Правая нога полусогнута, что сообщает всей фигуре некоторую неустойчивость. Последние годы (которых у него не было) своей жизни (которой тоже не было) всё делал наоборот: ходил задом наперед, сначала выплевывал пищу, потом начинал ее есть… Поместить в лечебницу его было невозможно, поскольку всё свое королевство, прежде чем оно погрузилось в пучину, он предусмотрительно сделал одной большой лечебницей, в которой сумасшедшие
