Сад на краю (СИ) - Lillita
– Не так уж много. – Он задумался, поджал губы и попытался собрать в одну картину всё, что знал об Азалии. – Как в человеке в ней мало особенного. Довольно робкая, явно боится лишний раз потревожить, замечания воспринимает спокойно, договоры читает внимательно, держится вежливо, неформальные беседы заводить не торопится. Писательство любит, но вряд ли бы стала на нём зарабатывать, если бы мы сами её не заметили. Амбициозной и пробивной её не назвать. Наверное, самое примечательное в ней – внешность.
– Тут темновато, но я ничего такого не замечаю, – откликнулась с сомнением.
– Ты поймёшь, если увидишь в жизни.
Кивнув, Аманда взмахнула руками, развеивая врата. Вместе с их исчезновением потухли и узоры, тут же спрятанные под перчатками – не располагает февраль долго открытыми руки держать. Тут делать больше нечего, можно неспешно возвращаться к машине.
– В жизни… Да, нужно найти повод встретиться. Что-нибудь обычное. Никто в своём уме не согласится на встречу, если назвать настоящую причину.
– Есть у меня один на примете предлог… Так как сейчас Азалия должна мне прислать последнюю книгу из серии, я интересовался о её дальнейших планах. И, да, она собирается начать работу над новой книгой… С твоей репутацией неудивительно будет лично пригласить обсудить будущее контракта.
– Ты говорил, что она робкая. К общению со мной она уж точно не привыкла. Встречу лучше назначить тебе. Напиши утром и договорись в ближайшее время встретиться в «Ветрах весны».
– Хорошо, так и сделаю.
Подбросив для начала Диона, Аманда вернулась домой. Светлая двухкомнатная квартира, больше похожая на иллюстрацию к статье о современном интерьере в стиле минимализм, чем на давно обжитое место, встретила тишиной, ведь никто и никогда не ждал её возвращения. За двадцать лет среди людей ни с кем не довелось сильно сблизиться, потому что всю себя Аманда отдавала работе и цели. Потому что был тот, с кем больше всего хотелось снова оказаться рядом, но никто не ответит, когда это станет возможным.
Невероятную безликость обстановки разбавляли только горшки с красными амариллисами на каждом подоконнике и один особенный – с фиолетовыми ирисами – возле кровати. Цветы выглядели безукоризненно круглый год, словно не знали о самом существовании сезонов и болезней. Словно находились под покровительством иных сил.
Просмотр новостей в интернете во время ужина, состоящего из разогретых полуфабрикатов и зелёного чая, проверка расписания на завтра, тёплый душ с каким-то сильно парфюмированным гелем. Все эти человеческие действия в итоге стали привычными и для Аманды, пусть даже в чём-то она раньше не нуждалась, а чего-то в её мире просто не было. То место совсем другое. Без людей и привычного им мироустройства.
Лёжа в темноте на кровати, Аманда нежно погладила пальцами фиолетовые лепестки, словно дотянулась до того, кто находился очень далеко. Где-то в неизвестности и тоже один.
– Ирис, ты ведь слышишь меня? – прошептала, из-под полуприкрытых век смотря на цветы, представляя знакомое лицо.
Память – коварная штука. С каждым годом становятся всё расплывчатее даже самые родные черты. Как ни старайся их сохранить, убеждаешься – лучший растворитель не вода, а время.
– Знаешь, сегодня я нашла надежду. Сегодня я узнала, что действительно существует человек, способный попасть в Мир. Понимаешь, Ирис? Спасение возможно. Только бы это дитя согласилось… Я покажу тебе её книги. Если она разделяет те мысли, которые излагает в тексте, то она действительно тот человек, которого я ищу. Но… – Вздох. – Судя по описанию Дельфина, она не из тех, кто легко решится на авантюру. И я понимаю, насколько сложно будет поверить в мои слова. А ещё сложнее – взять на себя такую ответственность. Я должна возложить на её плечи тяжкий груз, но едва ли чем смогу помочь в процессе. Не удивлюсь, если она откажется, но не знаю, что буду делать в таком случае. Сколько у нас осталось времени? Успею ли я найти другого человека или убедить её поменять решение? Но я что-нибудь придумаю. А ты… Живи. Просто живи. Мы обязательно встретимся снова.
Аманда опустила руку и закрыла глаза. На другой стороне её точно слышали, пусть даже никогда не отвечали. Очень хотелось хотя бы услышать голос, но хватало и знания, что собеседник жив – об это сообщали продолжавшие цвести ирисы, через которые она могла передавать в иной мир книги и энергию собственного слабеющего сердца – ту немногую помощь, которую по силам оказать с расстояния. Помощь, призванную скрасить пустые дни и поддержать угасающую жизнь.
***
По другую сторону врат девушка с причёской-колокольчиком простояла до тех пор, пока чужачка не скрылась из виду, а после ещё немного. То ли просто озадаченная встречей, то ли желая убедиться – она не решит повернуть назад. Хотелось проводить до другой стороны, но из-за договора невозможно пересечь незримую черту.
– Кого же она мне напомнила? – пробормотала под нос Колокольчик.
Она попыталась ухватится за мысль. Та слишком ловко ускользала, лишь иногда дразня кончиком белого хвоста. Оставалось смиренно покачать головой и повернуть назад. Ей тоже без надобности тут задерживаться.
Стараясь не смотреть по сторонам, Колокольчик шла мимо увядших садов, в своём запустении слишком похожих друг на друга, пока не достигла единственного цветущего. Он располагался на краю Мира, дальше – только бездна, яд которой постепенно и неустанно проникал повсюду, грозясь добраться до Сердца.
Хотя сад на краю продолжал жить, он тоже не походил на дивное, сказочное место из видений. Да, здесь встречалось множество разных цветов, сосуществование которых слишком сложно представить в реальности, но местами продираться к ним приходилось через колючие крючья сухих ветвей, на дорожках валялись мёртвые растения, а дом… Тот казался не многим приветливее опустевших, ведь отражал внутреннее состояние хозяина. Он выглядел идеальным местом для съёмки ужастика про ведьму-людоеда, обжившего заброшенное готическое поместье вампира, на худой конец про дом с приведениями. Мрачный и обшарпанный снаружи, пахнущий пылью, запустением и чем-то пугающе колким, резким внутри.
Стоило войти в дом, как плащ сам по себе исчез, оставляя Колокольчик в сиреневом платье с пышной юбкой чуть ниже колен и рукавами-фонариками. Возле входа её поджидал юноша – белый, словно жасмин в полном цвету, только одежда в коричневых и зелёных пятнах из-за работы в саду. Когда-то улыбчивый, ныне почти всегда с отпечатком тревоги на лице.
– Как он? – спросила шёпотом.
– Снова приступ, – также тихо ответил Жасмин.
Приступ… Те случались всё чаще. Если так и продолжится, скоро окажется пересечена черта, отделявшая ещё иногда обретавшего подобие здравого рассудка Последнего от окончательного и бесповоротного погружения в бездну сумасшествия. Он и без того давно не тот садовник, которого они знали. У того ещё было имя, пускай и ранее по нему обращались единицы.
Сверху раздался грохот. Колокольчик слабо вздрогнула от неожиданности и поспешила к лестнице, нервно смяв пальцами юбку. Поднялась и осторожно заглянула в тускло освещённую комнату, где загнанным зверем метался тот, кто стал проводником для губительного влияния бездны. Облачённая в чёрный долговязая фигура – словно ещё одна тень, но тревожная и материальная. На полу валялись стул, осколки вазы и срезанные цветы, а в воздухе вилась плотная чёрно-красная субстанция, иногда обретающая гуманоидные формы, тянущаяся к Последнему.
– Не трогай меня! – крикнул он, отталкивая руку. – Уходи! Я делаю что могу! Что тебе ещё нужно?
Субстанция снова потянулась к нему. Последний отшатнулся. Глубокие тени делали ещё более гротескным исказившее лицо выражение безумного ужаса.
– Нет же, нет… – пробормотал дрожащим голосом, когда пульсирующая темнота, будто желая поглотить, плотно обвилась вокруг. – Я просто ещё не… Знаю я, как это делается! Не были они правы! Я соберу его!
Последний попытался сорвать с себя субстанцию. Та задрожала, словно смеялась. Колокольчик на мгновение показалось, будто она тоже слышит этот жуткий самодовольный смех, от которого хотелось либо бежать, либо забиться в угол. Он снова заговорил. С постоянно скачущими интонациями, беспорядочно, тихо – с расстояния уже не разобрать слов. Бросался из стороны в сторону, на что-то натыкаясь, что-то роняя. Иногда срывался на крик, через мгновение переходя на шёпот.
