Катехон - Сухбат Афлатуни
Стражники снова отстали. Он бродил по лестницам один, поднимая и опуская голову. Картины изображали эпизоды пребывания в Эрфурте двух известных мужей.
Доктора Фауста и монаха Лютера.
Первая картина представляла доктора рядом с императором Максимилианом, посетившим Эрфурт. Дым, магия, серые и землистые тона. Поглядев на нее, он подошел ко второй. Знаменитая лекция доктора Фауста. Снова дым, из дыма вылезает голова Полифема. Те же холодные тона; застывшие лица студентов. А вот и смерть доктора Фауста. Безжизненные кисти рук, мертвое сердце в груди, мертвый мозг в черепе, мертвый уд в штанах. Застывшие горожане, баба с ребенком. Обратите внимание на серебристое небо над крышами Эрфурта. А это что за чернота в небе? Это, господа, провал в небытие. Он угадал?
А это уже Лютер, с правильной бледной арийской внешностью. Лютер в рясе монаха-августинца собирает милостыню. Снова обратите внимание на тусклое небо за его спиной, темные церковные башни и заснеженные крыши. Лютер беседует с отцом. Лютер с друзьями. Лютер за столом, в ледяной келье со свечой; ладонь на воспаленном лбе. Чем-то похож на Ленина. Что вы, ничем не похож.
– Господин Земан! – Внизу скрипели ступени, кто-то поднимался.
А вот брат Лютер, серо-желтый, распростерся на полу; голая спина, руки; рядом чернеет плеть. Братья-августинцы стоят, застыв над ним (любовно выписаны складки ряс); один, с бородой, поднимает переусердствовавшего юношу. Картина исторически неточна: августинцы не практиковали самобичевание. Или практиковали?
– Господин Томас Земан, – снова зовут снизу. – Господа судьи уже позавтракали.
Он еще раз посмотрел на полуголого Лютера и стал спускаться. И снова подумал, что мог бы сбежать. Но куда? В черный провал на сером небе.
117
– Да, я хотел бы побывать там (кивок в сторону ратуши) и поглядеть… интересно, что с этим парнем решат. Я наблюдал за ним, когда он шел. Мне кажется, он… раскаивается… Да, я слышал, в чем его… да, это угрожает нашей цивилизации, я сам – отец. И я не хочу потерять работу и квартиру из-за какого-то парня из Самарканда. Тут я согласен. Но мне кажется, достаточно его просто депортировать. Да. Его и всех таких, как он. Всех тех, кто хочет… кто собирается… Правда, Карл? Это Карл, мой друг.
Телевизионщики устали, это видно. Но продолжают брать интервью. Народа в старинных костюмах на площади уже мало. Улыбнулись, помахали, разошлись по делам.
– А я не против, чтобы время повернулось назад, – в камере появляется Карл в берете с пером. – Почему мы так этого боимся? (Чей-то голос: «Мы не боимся…») Да, мы не боимся. Мы даже хотим. Вернуть Германию к временам Бисмарка, что в этом плохого? Хорошо, это, может, слишком. Но в шестидесятые годы, в семидесятые… При чем тут коммунисты? Послушайте, жизнь была тяжелее, но люди были лучше. Это были люди, понимаете? У них были… Да и коммунисты. У них были… Короче, я не против, чтобы вернуть. Почему мы так боимся получить еще одну жизнь?
Слышны слабые аплодисменты. На заднем плане останавливается трамвай. Карл, качнув пером, исчезает.
– Что скажет представитель духовенства?
Человек в черной рясе поднимается со скамейки и машет перед камерой ладонью.
– Нет, нет, я не представитель… Это по жребию. Мы бросали жребий, кто кем сегодня будет. Мне – вот… (Показывает на рясу.) А я инженер. Ну хорошо. Раз сегодня такой день. Вы хотите, чтобы я говорил как священник? (Меняет голос.) Дети мои!
Доносится смех. Трамвай на заднем плане отъезжает; бьют часы.
– Хорошо, если говорить серьезно, то… Вы видите, что происходит вокруг? Это не может продолжаться долго. Мы слишком хорошо живем, непростительно хорошо. Слишком удобно, невыносимо сыто. Увидите, скоро придет чек на оплату. Оттуда (показывает на небо). И всех наших пластиковых карточек не хватит. Зачем мы так много строим? Зачем у нас столько машин? Зачем к своему интеллекту еще искусственный?
Голос:
– Ну и что вы предлагаете?
– Для начала давайте послушаем, что говорит этот… Может, он хотел спасти нас?
– А для начала – уничтожить…
– Вопрос – кого? И как? Может, поворот времени не будет связан с жертвами или их будет не очень много. Мы не знаем точно, как это должно выглядеть. Если повернуть время на десять лет назад, то, конечно, те, кто родились за эти десять лет, вначале исчезнут. Но потом они снова родятся, так что… (Голос: «Или не они…») Зато население нашего бедного земного шара станет меньше, и экологических проблем станет…
– А когда эти десять лет пройдут?
– Повторяю: это нужно спросить у него! (Снова кивок на ратушу.) Может, он сумеет снова перевести время на десять лет назад, и…
Кто-то за кадром начинает напевать «I Got You Babe» из «Дня сурка».
Священник-инженер продолжает что-то говорить, но камера уже показывает площадь, пьедестал с каменным рыцарем, ратушу. «I Got You Babe» еще звучит, потом замолкает.
118
Он зашел в зал. Здесь тоже были росписи, но уже не такие интересные. Или он просто устал разглядывать их – лица, фигуры? Просто устал.
Поискал глазами скамью подсудимого.
Ах да… это он не успел продумать. Что? Не придумал, где ему сидеть; теперь поздно.
Он чувствовал, как его обтекают взгляды. Взгляды-вопросы, взгляды-многоточия. Сделал вид, что рассматривает росписи на стенах.
Заметил несколько свободных мест; примерившись, присел на одно.
Женщина рядом строго разглядывала программку.
У него есть время продумать то, что он еще не продумал.
Что значит «есть время»? Времени как такового нет. Время – небытие. А пространство? И пространство – небытие. Минус на минус дает плюс. Небытие на небытие дает бытие. Простое уравнение… «А где в нем Бог?» – поинтересовался внутренний голос. Один из голосов, звучавший в последние дни всё громче. Особенно когда сидел в подвале. «Где в этом уравнении Бог?»
Женщина отложила программку и стала рыться в хэнди. Он отвернулся. Как будто вытащила из своей головы кусочек окровавленного мозга и поглаживает его пальцем.
Бог не может быть внутри уравнения.
Бог вообще не может быть внутри; Он всегда вне. Он тот, кто написал это уравнение; и неисчислимое множество других. Времени нет. Есть стул, на котором он сейчас сидит. Есть зал в академических росписях (те, на лестнице, были интереснее). Есть женщина, сидящая рядом (когда она засунет свой мозг обратно, уже все платье, весь пол закапаны невидимой кровью?).
Раньше он умел останавливать время. Посылал импульс в головы присутствовавших – да, за время и пространство отвечает мозг (за бытие – сердце). И стрелки замирали, словно их залепили скотчем. И цифры на табло. И
