Сад на краю (СИ) - Lillita
Теперь выдалось немного свободного времени. Попозже нужно помочь маме с ужином, а пока можно заглянуть в свою комнату. Такую вот явно девчачью, в сиреневых тонах, с бабочками на стенах и над кроватью, мягкими игрушками на покрывале, милыми фигурками на полках, запрятанными тут и там симпатичными тетрадями и блокнотами. В стакане на столе стояли ручки, большая часть уже не писала, но рука не поднималась выкинуть такую красоту.
Присев, Азалия достала из нижнего ящика стола потрёпанную тетрадь – первую «книгу», написанную от скуки в больнице. Пребывая в идейном тупике, она захотела вспомнить, с чего начался писательский путь. Проба пера пестрела классическими ошибками новичка: логические дыры, бедный язык, проблемы с оформлением, неживые персонажи и диалоги, куча заместительных, слишком подробные описания в одних местах и полное отсутствие в других, сумбурная мешанина из действий… А также пробелы в знаниях языка, материальной части и общая наивность истории – не намеренная, а как следствие недостатка жизненного опыта.
Тогда Азалия ещё близко общалась с Роном, он стал её первым читателем и поддержал, несмотря на откровенно слабый результат и личные предпочтения, среди которых не числились настолько «розовые и сахарные» истории. Если бы тогда она получила от него отрицательный отклик, едва бы решилась в будущем выставлять работы на всеобщее обозрение.
«Но всё-таки хорошо, что тогда я не понесла это в интернет», – улыбнулась Азалия, перелистывая страницы.
Осторожный стук по дверному косяку отвлёк от чтения. В комнату заглянула мама. Пора спускаться. Сегодня по случаю прибытия дочери Альбина предложила слепить вареники, не желая слушать возражения, мол, не для того ж пришла время освободить, чтобы она себе дел прибавила.
«Как это не для того? – удивилась тогда мама. – Я ведь потому и хочу с работой побыстрее управиться, чтобы не выбирать между ней и вами. И если у меня появилось время, я хочу использовать его вам на радость. И себе. Мне отрадно от ваших улыбок».
Сегодня готовили с творогом и картошкой, а в памяти всплыло, как раньше они собирались в августе все вместе: и с Розой, и с Роном, и с бабушкой, и с Линнеей, – и лепили вареники с ягодами, собранными в саду. У Розы плохо получался край, Рон любил положить много начинки, из-за чего тесто часто рвалось, а сама Азалия незаметно подкладывала цветочные лепестки, соцветия лаванды, листики мяты, чабреца.
«Если подумать, в моей жизни постоянно были цветы. Сад, дом и… Я сама?»
– Мама, а почему меня так назвали? – поинтересовалась, беря новый кругляш теста.
Имя Азалии хоть и не самое распространённое в этой местности, но и необычным не являлось. К тому же, в семье имелись и другие цветочные примеры: Роза и Линнея. Однако именно в своём случае виделся некий подтекст.
– Я всегда очень любила возиться с растениями, и как только увидела тебя, тут же подумал о растущей дома азалии.
– Только об одной? – с усмешкой уточнила Азалия: сколько себя помнила, горшков с любимыми мамиными цветами дома стояло много.
– Да. О самой любимой: белой со светло-сиреневой сердцевиной.
Хотелось спросить у мамы, разве не насторожила её не совсем обычная внешность у ребёнка, но ведь и сама она такая же. А почему так вышло? От бабушки и дедушки с маминой стороны почти ничего не осталось, наследственность отследить сложно. Но даже так: отличительным чертам должно быть объяснение. Насколько «нормальным» оно окажется?
– Говоря о растениях… – взгляд Альбины стал отрешённым, направленным в прошлое. – Когда-то давно я видела один повторяющийся сон. Там был сад. Очень красивый и необычный: нигде и никогда не доводилось видеть столько различных растений в одном месте. Я часто заглядывала туда, но не осмеливалась зайти. А ещё там был юноша… – Она сделала паузу. – Я уже забыла его внешность: сны прекратились с тех пор, как ты родилась. Но помню глаза. Ярко-зелёные. Как молодая трава. Он всегда был один и с большим старанием ухаживал за тем местом. Иногда я… Жалею, что так и не подошла к нему.
Азалия сглотнула. Поверхностное описание сада напоминало видения, посетившие в Мире, а юноша… Появилось ощущение, будто речь шла о Реде. И сама сцена: как она в первый раз заглянула в сад на краю.
Пришло время признать ещё одну правду, от которой Азалия отворачивалась долгие годы: мамина аура всегда отличалась от человеческой.
***
Белая не знала, как выглядит местность вокруг сада Создателя. Она всегда попадала сюда при помощи перемещения и таким же образом уходила, потому что и без того много времени теряла впустую, продолжая посещать разные точки мира – ничего там не менялось. В лучшую сторону.
В бесчисленном количестве других миров уже было пройдено бесчисленное количество путей развития. И ни одного полностью мирного. Все воевали. По религиозным причинам тоже. Белой претило насилие, но с ним – неотъемлемой частью жизни – оставалось только смириться. И терзаться противоречивыми чувствами.
В каждом мире можно найти что-то красивое. Этот – не исключение. Если отойти от пропахших кровью святых мест, можно увидеть, как ювелиры, кузнецы, архитекторы, художники, скульпторы, музыканты и все прочие творцы, не зная нужды, полностью отдавали себя процессу и создавали прекрасные произведения искусства. Или уединиться с природой, от которой воистину захватывало дух, словно Создатель с особой любовью прорисовывал каждую деталь. В такие моменты становилось понятнее, почему он не решался оставить мир. Без Создателя потускнеет всё: и подпитываемая отобранными у него силами тьма, и созданный им свет.
Среди пышных душистых пионов хотелось лечь и забыть обо всём плохом. Белая гладила цветы, а перед глазами стояла картина покинутого поля битвы. Чем благословеннее была земля, тем чаще проливалась на ней кровь. Народы поняли: если молитв и артефактов перестало хватать, нужно просто отобрать чужие. Чтобы вновь стать лучшим, достаточно сделать хуже другим. Так проще и зачастую быстрее.
– Когда-то я спрашивала тебя, почему ты не покинул мир, – тихо начала Белая, переводя взгляд на Безымянного. – Но почему ты… Не выходишь к миру, а всегда находишься в саду? Разве не хочешь сам узнать, что в нём происходит? Может, тогда… Ты бы смог решить, как будет лучше для детей? Ведь однажды придётся принимать какое-то решение.
Двойственность могла растерзать мир сильнее, чем уход Создателя, ведь тот означал не гибель, а угасание, потерю прежнего уровня. Без благословения жизнь не заканчивается. Но сейчас с ним народы творили худшее в погоне за лучшим.
– Я не могу увидеть свой мир. – Он качнул головой. – Только почувствовать. И дело не только в данной детям свободе.
– Тогда в чём? – спросила Белая, внутри похолодело от нехорошего предчувствия.
Безымянный поджал губы, отвёл взгляд. Нервно сжал тогу и очень медленно, нерешительно приподнял, обнажая скованные кандалами лодыжки.
– Они зачарованы. Я не могу выйти за ограду. Как и снять их. – Тяжело сглотнув, он отпустил ткань. – Чтобы мои дети не чувствовали себя гостями в мире, я отказался от всемогущества и способен только посылать благословения. Конечно, из сада есть выход, но…
Поманив за собой, Безымянный направился в противоположную от входа сторону. Ошарашенная Белая последовала за ним. Бог в кандалах. Всякое повидать довелось, но не такое. И сад уже не казался столь же прекрасным, как раньше, ведь на деле являлся не убежищем, способом скрыться от жестокости, грязи, последствий собственного выбора, а тюрьмой. Красивой, просторной, но всё-таки клеткой.
Лишь сейчас Белая уловила слабое позвякивание цепи. И осознала: Безымянный всегда следил, чтобы тога не задралась. Очень осторожно двигался, если становилось слишком тихо. И никогда не доводил до границ сада, под любым предлогом меняя маршрут.
– Вот мой выход, – горестно объявил он, указывая на край утёса. – В некотором смысле я могу покинуть сад, но тогда покину и мир.
Снизу доносился шум волн, разбивающихся о камень. Белая в смятении посмотрела вниз. Высоко. Без особых сил падение не пережить. У Создателя был шанс даже без всемогущества, но не тогда, когда из него постоянно вытягивают благословения.
