Сад на краю (СИ) - Lillita
***
Во вторник на работе поступил заказ на создание венков из можжевельника и оливы, декорированные засушенным люпином и фиолетовыми лентами – традиционное украшение для Дня прощания и прощения – религиозного праздника, когда вспоминают умерших и прощают обиды, чтобы негативные мысли живых не держали в мире души мёртвых.
Вспомнился эпизод из детства, хмурая бабушка, рассказ о происхождении праздника. Тогда многое осталось непонятым, а точные слова уже забылись, сохранились только отголоски эмоций, впечатлений. Тяжёлых, коробящих. Крепче прочего в памяти поселились чужие чувства: досада, раздражение, обида, боль, бессилие, отчуждённость. Ещё бы помнить, кому какие принадлежали.
На кладбище на эмоциях Азалия наговорила всякого – ладно хоть никто не слышал. Теперь задумалась: если ситуация с мироустройством оказалась куда сложнее, а спасение Мира в приоритете, так может, есть какая-то другая высшая сила? Наделившая своевольно ролью спасителя. Такая, которую никто и никогда не подумал бы назвать добродетельной, ведь она выше этого, не способна на столь человеческое чувство. Ведь не зря Аламея говорила о потере человечности.
Зря Азалия ругалась на забытого бога. Отчего-то по возвращении домой захотелось зарыться в бабушкины книжки и побольше узнать о его судьбе. Приняв существование необъяснимого для простых людей и свою принадлежность этому, Азалия допускала реальность событий самых далёких дней, а интуиция упорно просила уделить им внимание.
«Будто я продолжаю упускать нечто важное…»
Но что именно? Давно прозвучавшие слова? Сопровождавшие их события? А, может, случившееся совсем недавно? На эти вопросы предчувствие не могло дать ответ, только требовало продолжать копать глубже, смотреть внимательнее.
– Я точно что-то забыла, – пробормотала Азалия, доставая из коробочки сухоцветы. – Или недоглядела?
========== Глава 9. Больные и покинутые ==========
Он помнил этот мир совсем другим, он помнил, как светили с неба звёзды, как прорастала свежая трава. И как с утра рассвета луч зажечь способен был не только горизонт, но и сердца. Сердца, что бились в унисон, храня миры, доверенные им всевышней волей…
Ирис с трудом открыл глаза. Солнечно-жёлтые. Безмерно усталые. Тёмно-фиолетовые кудри до плеч, разбавленные почти белыми прядями близ лица, едва ли растрепались во время сна, столь мёртвым он был. Фиолетово-жёлтая одежда успела покрыться сероватой дымкой пыли.
Ныне каждое редкое пробуждение впору прировнять к чуду. Если бы не чужая поддержка, болезнь давно вытянула бы все силы. Но… Кажется, для кого-то смерть – слишком большая роскошь. Мучитель, занявший место друга, оказался недостаточно милосерден, чтобы добить, а теперь уйти – значит предать Амариллис, жертвующую собственными силами.
Этой ночью она снова говорила. Её голос Ирис слышал даже во сне, но ответить не мог при всём желании. Сиреневая рука легла на тёмно-фиолетовый шарф, под которым скрывалось отвратительное чернеющее пятно, мучительно медленно расползающееся от шеи по телу. Заражение отобрало голос того, чьи слова всё равно так никого и не достигли. И, наверное, если подумать – невелика потеря. Больше не возникнет соблазна говорить со стенами.
«А было бы легче, не пытайся я с самого начала ни вмешаться, ни сблизиться?» – то и дело задавался вопросом Ирис. Для Мира ничего бы не изменилось, зато он не потерял бы друга, не разочаровался в недальновидности окружающих. Не получил бы лишних гвоздей в крышку гроба своей веры.
Однако… В этот раз Амариллис сказала слова, услышать которые он почти потерял надежду: «Нужный человек нашёлся. И согласился». Вместе с тем прозвучала просьба не отталкивать, помочь, если Ириса всё же найдут. На это оставалось только усмехнуться – какой может быть толк от больного немого почти всегда спящего затворника? Хотя… Имелись догадки. Если у одних время стирало воспоминания даже о самом ценном и родном, у него – воскрешало. Безжалостно выносило на свет неспроста спрятанные в тени вещи. Обнажало секреты мироздания, всеми забытые ради безопасности.
Словно в подтверждение, что это не выдавший желаемое за действительное сон, рядом с кроватью лежали несколько книг авторства того самого человека. Передаваемая Амариллис литература – единственный способ разбавить короткое, но бесконечно тягучее время бодрствования в этом старом, давно покинутом настоящим владельцем доме, куда точно никто не придёт – тропы к таким садам забываются. Нет лучше места для изоляции, чем могила. Пусть даже чужая.
Тело плохо слушалось, болезненно реагируя на каждое движение. Неприятные ощущения давно вошли в привычку, стали терпимыми. Перевернувшись на живот, Ирис потянулся к верхней книге, беглым взглядом пробежал по обложке: орвокки, астер, центурия, – тема цветов и, возможно, их языка определённо не прошла мимо автора. Если же вспомнить названное Амариллис имя – Азалия, – что-то начинало смущать… Нет-нет, незнакомка явно не дух – собрата бы обязательно распознали. Просто…
Чутьё Ириса обладало отвратительной привычкой не ошибаться. А память просто очень кстати решила поинтересоваться: «Когда в последний раз видели этого духа? Что сейчас с ней?» Впрочем, ныне такое время, когда многие, о ком давно не слышно, всего лишь отправились на затяжное перерождение. Да и сложно что-то узнать, когда от тебя отвернулась большая часть Мира.
Книги отправились на кровать. Почитать можно потом, сначала стоило немного размяться, а то однажды и вовсе можно забыть, как ходить. Скрип половиц и шарканье шагов звучали неестественно в царящем запустении, где, казалось, даже пыль не кружила в воздухе, сразу появляясь на поверхностях. Пустота и заброшенность, в которых особенно сильно накатывал ужас одиночества. Это не тихая гавань для отдыха от общества, уединения и погружения в мысли. Не уютный угол, в котором никто не трогает и можно на время спрятаться в безопасном коконе, взять передышку от жизни. Нет. Это место, где кажется, будто остался один во всём мире. Тёмном, холодном, ненасытно пожирающем всякие признаки жизни.
И неуместнее, крикливее всего здесь смотрелись две красные подвески на коричневом шнурке, который Ирис никогда не снимал. Перо и цветок амариллиса. Первое он получил в начале дружбы с Редом – так когда-то звали Последнего, хотя большинство всегда брезгало обращаться по имени, второй – перед уходом Амариллис в другой мир. Последнее напоминание о реальности прошлого и единственный шанс увидеть будущее.
У Ириса было много времени обо всём подумать. Особенно о последней встрече, окончившейся заражением. Тогда он понял: у Последнего пропала душа. Но ведь в Мире, где обитают духи, это не просто образное выражение. Быть может не вся, но некая очень важная часть души в самом деле куда-то делась. Спаслась бегством, пока не оказалась полностью поражена безумием? Если такое возможно. Либо оказалась уничтожена. Но не верить в этот вариант поводов хватало.
Пусть даже ирисы, подаренные Реду, давно срезаны, луковицы всё ещё находились в земле, а значит у Ириса оставалась связь с садом на краю, которая и давала почувствовать: иногда недостающая часть души подавала голос. Раньше. В последнее время – хотя измерить конкретные промежутки очевидно проблематично – ситуация оставалась стабильно удручающей.
Оказавшись возле ведущей вниз лестницы Ирис резко остановился и неосознанно отшатнулся. Левую руку прошибло болью, словно враз порвались все связки. Страх не давал сделать и шага вперёд. Нет… Он не сможет спуститься… В прошлый раз Ирис запнулся на самом верху и, не сумев ни за что ухватиться, полетел вниз. Тела духов сильно отличаются от людских и прочих подобных, не имеют в привычном понимании ни крови, ни органов, ни даже костей. И способны просто разрушаться.
После того падения Ирис потерял половину левой руки – та отломилась, рассыпалась фиолетовой пылью. Во время сна её удалось восстановить. А если в этот раз лишится ног? Даже позаимствованных сил вряд ли хватит на исцеление. Во мраке, в полном одиночестве, прикованный к одному месту – покрытому собственным прахом куску пола под лестницей… Даже с голосом никто бы не услышал, не помог, только всепожирающая пустота будет издевательски медленно подкрадываться к бессильной жертве… Ирис боялся, что так и сам постепенно сойдёт с ума.
