В раю - Пауль Хейзе
Розенбуш был в парадном своем костюме, в бархатном сюртуке фиалкового цвета и белом жилете. На голове была надета исполинская панамская шляпа, из-под широких полей которой виднелись снова отраставшие, недавно напрасно остриженные волосы и рыжая борода. Его добродушное, веселое и красивое лице сияло всеми радостями мира, и так как Эльфингер прилагал всевозможные старания быть приятным гостем и Феликс также силился загладить причиненный вчера испуг, то обед был приправлен веселыми шутками и целым потоком забавных рассказов и речей.
В необходимых материальных принадлежностях веселого обеда также не было недостатка, и Коле, который добровольно принял на себя обязанность кельнера, беспрестанно вставал и вытаскивал из погреба покрытые пылью бутылки одну за другою. Толстяк хотя сам пил немного, но имел тем не менее страсть хранить в погребе редкие сорта вин, хотя и не всегда в большом количестве.
Скоро обнаружились коварные замыслы Розенбуша и Эльфингера. Они хотели прокатиться по озеру до Штарнберга в щегольской лодке Росселя, пристать там к берегу и как бы случайно встретить обеих сестриц, которые, под предлогом прогулки, должны были выйти со своею родственницею из дому. Затем предполагалось сделать дамам вежливое приглашение прокатиться в лодке по озеру, и вся компания отчаливает от берега в направлении, которое будет избрано по вдохновению.
Толстяк нашел, что план придуман очень мудро, но решительно отказался участвовать в катанье, «ибо, — говорил он, — я по принципу ненавижу загородные прогулки, в особенности с дамами, в отношении которых требуется выказывать крайнюю вежливость и предупредительность, к тому же им следует предоставлять самые комфортабельные места и отдавать самые лакомые кусочки. Для влюбленных, положим, это не составляет жертвы, так как они вознаграждают себя иным способом. Холостякам же и свободным людям навязывать такое принуждение несправедливо». Поэтому он предпочитает насладиться вечернею прохладой у «себя дома и займется изучением Рабле, которого он уже давно намерен иллюстрировать. Вечером он предполагает направиться в лес на поиски грибов для своей плантации, так как культура шампиньонов в лесах, окружающих Штарнберг, равно как и улучшение и распространение съедобных грибных пород, составляют одну из его задач. К возврату гостей под кровом звездной ночи приготовлен будет достойный их ужин».
Феликс также желал избавиться от этой прогулки, но не мог этого сделать, не выдав своего секрета. И что же оставалось ему делать, чтобы облегчить снедавшую его втайне тоску? Ни в каком случае он не мог приблизиться к Ирене в течение дня. В глубине души Феликс успокаивал себя тем, что темною ночью проберется опять к садовому забору, чтоб бросить оттуда хоть один взор на балкон.
Сделанная Коле попытка уклониться от приглашения, ссылаясь на застенчивость и робость в обществе дам, не была уважена. Голоса приятелей заглушили начальные слова его речи. К тому же Коле был единственным лицом, знавшим наизусть карту озера, и по известному своему добродушию не имел права отказаться от прогулки.
В атмосфере собиралась гроза, которая, по-видимому, должна была разразиться где-то на западе. Небо было мрачно, а озеро гладко как зеркало, когда красиво оснащенная лодочка отчалила от берега, провожаемая прощальными взмахами Росселева платка. Коле сидел на руле, Эльфингер греб, Розенбуш, пользуясь свободою, предоставленною ему Росселем в пределах озера, разыгрывал, в то время как лодка скользила вдоль смеющихся берегов, на своей флейте мелодии в самом пастушеском вкусе. Он ехал к своей возлюбленной и притом навстречу бог весть каким романическим приключениям, а потому таял вдвойне.
ГЛАВА V
Едва аргонавты достигли противолежащего конца озера, как заметили вдалеке три женские фигуры, направлявшиеся по дороге к берегу. Подойдя на довольно близкое друг к другу расстояние, обе группы разыграли чрезвычайно серьезно заранее подготовленную комедию случайной встречи. По обращению крестной мамаши никак нельзя было судить, была ли она действующим лицом в комедии или же чистосердечно верила тому, что эти господа, живущие в городе, в соседстве сестер, воспользовались только счастливой случайностью, давшею им возможность обменяться несколькими словами с прекрасными соседками. Поведение девушек вполне соответствовало темпераменту каждой из них. Старшая была очень сдержанна и неразговорчива, младшая же до заносчивости весела и насмешлива. Баталист еще за обедом отрекомендовал доброму Коле крестную мамашу, мечтательную поклонницу искусства и в качестве скромной женщины особенно способную завлекать в свои сети простодушных юношей художников серьезного направления. В сущности, это была очень милая бабенка, лет тридцати. Она вскоре после замужества потеряла своего мужа, довольно состоятельного кондитера, и имела обыкновение, громко вздыхая, уверять, что она никогда не забудет его. Трагантовый храм в готическом вкусе, со многими изображениями святых, который он смастерил ей на день свадьбы, все еще хранился на ее комоде, под стеклянным колпаком. Однако, несмотря на это, злые языки говорили, что она не всегда оставалась нечувствительной к некоторым попыткам утешения, хотя вела себя достаточно умно для того, чтоб не нарываться на какую-нибудь открытую неприятность. От времени до времени посещавшие ее духовные лица служили, так сказать, гарантией неприкосновенности доброго ее имени, и если порог ее дома переступали иногда и молодые художники, то это были все вполне приличные и нравственные люди, писавшие одни только церковные картины, не носившие рубашек с чересчур гениально отложными воротничками и в живописи державшие себя в стороне от всех языческих ужасов. Только такому богоугодному образу жизни была она обязана тем, что кума, жена перчаточника, доверила ей на один день своих детей, хотя, по мнению тех же злых языков, здесь, «на даче», как говорят мюнхенцы, было не совсем безопасно даже и для самой еще довольно хорошо сохранившейся вдовы.
Наряд вдовы был вполне добродетелен, хотя и выставлял в наивозможно лучшем свете ее уже несколько полный стан. В обращении своем она держалась благоразумной середины между той строгою сдержанностью, которая отличает богобоязненную женщину известных лет от необузданной шаловливой вольности, и той чрезмерной свободою, которою отличалась ее крестница… Вдова дала довольно ясно заметить, что стройный, мужественный стан молчаливого Феликса произвел на нее некоторое впечатление, однако она очень умно сумела придать этому несколько плутовской покровительственный оттенок. И только тогда, когда этот неблагодарный, бедная душа которого даже и не предчувствовала одержанной победы, по-прежнему оставался рассеян и боязливо оглядывался вдаль, опасаясь встретиться с тою, которую должен был избегать, только тогда лишила она его своего расположения и обратила его на Коле, который был ей представлен Розенбушем как
