Колосья под серпом твоим - Владимир Семёнович Короткевич
Как будто тут была крестьянская хата, в которой бытовали ухваты.
— Это мы празднуем, — объяснил дед и крикнул: — Касьян, подбери черепки! Утром раздашь детям по одному в коробочке. Это будет «общество разбитой вазы». Лет через сорок склеите. Друг друга не терять!
И двинулся к Клейне, подал ей руку, дрыгнул ногой с шиком мелкопоместного шляхтича.
— Позвольте вас, дамазель, на польку-суходолочку.
Не ожидая согласия, щепотью схватил за руку, повел. Немножко обалдевшая Клейна сначала еле шевелила ногами.
И вдруг махнула рукой.
— А, черт, разве уж суходолочку.
Старики плавно, но страшно стремительно поплыли, полетели по залу. Веял в воздухе «стожок», реяла парадная чуга старого Вежи.
Клейна не выдержала.
— Куда ж ты несешь, седой, чтоб тебя уже так бесы несли?
Дед выглядел настоящим молодцом.
— Что, может, еще «Ветерка»?
— Какой «Ветерок»? Уморил ты меня.
— А я тебе что говорил, — подмигнул детям дед. — А еще туда же... поет.
Отец смотрел из двери на пляски вокруг разбитой вазы и смеялся.
— Ну-ка за мной, —- крикнул он и повел детей снова к елке.
Она сияла в полутьме, огромная, вся в таинственных тенях, пахучая. Красным светом горела на ее верхушке вифлеемская звезда. А в ветвях, будто в зеленой пещере, стояли игрушечные овцы и волхвы в дивных нарядах шли к яслям, в которых лежала в парчовых пеленках сахарная кукла — чудесный Младенец.
...А потом посетили дворец крестьяне с козою. С лицами, намазанными сажей, в вывернутых тулупах, в дивных «турецких шапках» — они принесли с собою мороз, звуки дуды, цимбал и бубна.
«Коза» была в серой волчьей шубе с мочальным хвостом, в сушеной овечьей маске. Вместо бороды у нее был пук колосьев. Коза мекала и пела дурашливым голосом.
Это была уже не забава, а важное дело. Ведь от козы зависел будущий урожай. Всем известно, что душа нивы, кому повезло ее увидеть, похожа на ловкую козу, бегающую на задних ножках. Такое уж существо. Сначала ей хорошо жить, но потом жнеи жнут рожь — и все меньше и меньше остается места, где могла бы спрятался душа нивы. В отчаянии она прячется в последнюю горсть колосьев — это и есть борода козла. Последнюю горсть срезают осторожно. Она лежит под образами и выходит из хаты лишь на Рождество, привязанная к голове «козы». Тут она радуется и решает сделать, чтобы людям было хорошо.
И люди не оставляют ее. Люди держат «душу» до весны, а весной выносят и осторожно «отпускают», кладут в высоковатые зеленые всходы.
И снова душа населяет свое царство, не давая погибнуть ни одному растению, а сама свободно ходит на задних ножках по всем просторам приднепровских нив.
...Прерывисто ревела дуда. Пели голоса:
Где коза ходит, там жито родит;
Где коза хвостом, там жито кустом;
Где коза ступо́ю, там жито копою;
Где коза рогом, там жито стогом.
...Разгоряченные танцами, Алесь и Майка выбежали из освещенных комнат и остановились в холодноватой лоджии, где было темно и пахло почему-то ванилью. Сквозь большие окна светили морозные звезды над неподвижными верхушками деревьев.
Две меленькие фигурки стали возле окна и прижались друг к другу, так как стало немножко жутко. Чувствуя под рукою ее плечики, Алесь произнес:
— Звезды. Учитель говорит, что на них тоже есть люди.
— А мы их никогда не увидим. — как бы продолжила она — А что, Алесь, может там быть, как у нас в Загорщине? Есть там такие, как мы?
— На одной нет и на другой нет, — ответил Алесь. — А на тысячной, может, и есть. Стоят где-то, как мы, такие же мальчик и таечка, и смотрят на нас и думают: а есть ли там кто?
— И тоже не увидят никогда, — вздохнула она.
Звезды мерцали над парком.
— Алесь — спросила она — может родиться человек с такими глазами, что увидит их?
— Не знаю. — ответил Алесь — Глаза у всех разные. Видишь Ковш?
— Вижу.
— А вон вторая звезда в его ручке. Посмотри, что ты видишь возле нее?
— Ой, — шепнула Майка — Еще одна звездочка. Маленькая. Как ребенок тот.
— Это Мицар и Алькор, — пояснил Алесь. — У тебя хорошее зрение. А вон ту звезду как ты видишь?
— Никак. Звезда как звезда.
— А я знаю, что она двойная. Это альфа Весов. Учитель удивляется, какие у меня глаза. Он проверял. Он видит только в трубу то, что я хорошо вижу и так. Знаешь, Вечерница имеет серпы, как луна. А когда на ней серп, то порой можно заметить, что остальная ее часть пепельная... Я замечаю даже еще больше. Возле Волчьего Глаза3 есть две совсем маленькие звездочки. Но я их вижу лишь в сумерках, когда на небе совсем мало звезд. Тогда никто не убивает их своим сиянием. Они ведь такие маленькие, бедные.
Помолчал.
— Слушай, — предложила она, — давай сделаем... знаешь что?
— Знаю, — подхватил он, каким-то шестым чувством угадав, что она думает. — Надо назвать две эти звезды у Волчьего Глаза. Их ведь никто не видит. Так мы дадим одной твое имя, а второй — мое. И это будет наша тайна. И наши имена будут вечны, как те звезды. Всегда.
— Всегда-всегда, — согласилась она. — Даже когда нас не будет... через тысячу дет... Звезда — Майка и звезда — Алесь.
...Святки продолжались дальше: в танцах, переодеваниях, гаданиях, в полете саней, окутанных радужной снежной пылью. А у Волчьего Глаза жили и светились, никому неизвестные, звезда — Майка и звезда — Алесь. Им было хорошо и весело вместе со всеми, но еще лучше одним.
Они говорили и говорили. Алесь рассказывал ей о встрече на заливном лугу с Черным Войной. Она даже похолодела, прослышав, как он похож на ее Банника. Но она ничего не сказала ему о нем.
...Однажды, на четвертый день Рождества, они убежали от всех и пошли в далекие, нежилые комнаты дома «искать интересного». Интересное было всюду. То это был «ящичек Пандоры», который они нашли на столике в угловой комнате. Они долго не могли отворить его, а потом случайно нажали блестящую пластинку и из ящичка, сразу за откинутой крышкой, выросли кавалер и дама из бисквита. Они медленно кружились в каком-то неизвестном танце, а вокруг них, резво покачиваясь,
