Колосья под серпом твоим - Владимир Семёнович Короткевич
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Колосья под серпом твоим - Владимир Семёнович Короткевич краткое содержание
Роман «Колосья под серпом твоим» — знаковое произведение Владимира Короткевича, широкая панорама жизни белорусского общества середины XIX века, который характеризовался развертыванием национально-освободительных движений по всей Европе. Именно такие переломные времена в жизни общества и привлекали писателя, заставляли по месяцам работать в архивах, чтобы историческое произведение основывалось на документах, по-настоящему показывало местный колорит, заставляло читателя сопоставлять свои знания об определенной эпохе с изображенным в романе.
Основная сюжетная линия, связанная с главным героем Алесем Загорским, переплетается со многими другими, в которые органически включены исторические персонажи. Взросление Алеся, перипетии в семьях Загорских и Когутов, учеба, дружба с Кастусем Калиновским, встречи с деятелями белорусской культуры, подготовка восстания, сложные взаимоотношения с Майкой Раубич и многое другое — все описано колоритно, с использованием разнообразных приемов создания художественных образов.
Заслуга писателя видится в том, что он сумел показать три течения неудовлетворенности существующим положением вещей: народный необузданный гнев, воплощенный в бунтаре Корчаке, рассудительную позицию представителей старой генерации дворян во главе с Раубичем по подготовке заговора и кропотливую планомерную работу молодых интеллигентов с целью приближения восстания. Но все еще впереди — роман заканчивается лишь отменой крепостного права. И разрозненность названных трех течений видится одной из причин поражения восстания 1863—1864 годов.
Интерес Владимира Короткевича к событиям середины XIX века был продиктован и тем обстоятельством, что один из его предков по материнской линии участвовал в восстании и был расстрелян в Рогачеве. Роман по многим причинам не был закончен, так как планировалось все-таки показать события восстания. Однако, по-видимому, писатель так сроднился со своими героями, что, следуя исторической правде, не мог повести их на виселицы, отправить в ссылку или в вынужденную эмиграцию.
Изданный на белорусском языке в 1968 году, роман к настоящему времени стал хрестоматийным произведением, любимым несколькими поколениями благодарных читателей. Перевод романа сделан по новому Собранию сочинений Владимира Короткевича. В текст возвращены исключенные в прижизненных изданиях фрагменты, так что произведение в чем-то воспринимается по-новому. В любом случае чтение этого романа — отнюдь не легкая прогулка по страницам ради досуга, а сложная интеллектуальная работа и соразмышление с автором. Думается, во многих случаях он, благодаря своему таланту, делает читателя своим единомышленником.
Петр Жолнерович
Колосья под серпом твоим читать онлайн бесплатно
...в руки голодных бедняков отдашь ты врагов всех стран, в руки склоненных к праху — чтобы унизить могущественных людей разных народов.
Кумранский. «Свиток войны»
Ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее; а кто потеряет душу свою ради Меня, тот сбережет ее.
Евангелие от Луки 9:24
МАТЕРИ МОЕЙ ПОСВЯЩАЮ
Книга первая
ИСХОД КРИНИЦ
Он же сказал им в ответ: вечером вы говорите: «будет ведро, потому что небо красно»; и поутру: «сегодня ненастье, потому что небо багрово». Лицемеры! различать лицо неба вы умеете, а знамений времен не можете?
Евангелие от Матфея 16:2—3
Я счастлив полнотою зрелой силы.
И вдохновенье кажется прочней.
И колыбель моя неблизко, и могила,
И слабость дней весны, и «мудрость» зимних дней.
Дни, как века, не зрят ориентиров,
И силой тело полнится мое.
При новом древе положил секиру,
Чтоб на рассвете в руки взять ее.
Пусть бесконечен путь и бой до боли:
Все совершив и дней замедлив бег,
Спокойно лягу я затем, как поле,
Под чистый и холодный зимний снег.
І
Груша цвела последний год.
Все ветви ее, все большие рассохи, до последнего прутика, были усыпаны бурным бело-розовым цветом. Она кипела, томилась и роскошествовала в пчелином звоне, тянула к солнцу солидные лапы и распростирала в его сиянии маленькие, нежные пальцы новых ростков. И была она такая могущественная и свежая, так неистово спорили в ее розовом рое пчелы, что казалось, не будет ей извода и не будет конца.
И, однако, наступала ее последняя година.
Днепр подбирался к ней исподволь, понемногу, как разбойник. В вечном своем стремлении сокрушить правый берег, он подступал в половодье совсем близко к нему, разрушал откосы, сносил, чтобы посадить в другом месте, лозу, насильственно вырывал куски берега либо осторожно подмывал его, чтобы вдруг обрушить в воду целые глыбы земли. Потом отступал, до следующей весны, и трава милосердно спешила залечить раны, нанесенные Днепром. А он возвращался снова: где разрушал, где подмывал и со временем окружил грушу почти со всех сторон.
Этот последний год груша стояла лишь силой своих корней, укрепив ими для себя полукруглый форпост.
В собственных руках держала жизнь.
Половодье спадало. Следующее должно было бросить дерево гонкой головою в волны. Груше следовало бы подготовиться к этому, к неминуемой смерти.
Но она не знала этого. Она буйно цвела.
И лепестки падали на быстроту реки.
***
За грушей заканчивался надел Когутов. Лет сорок тому назад стояла еще за деревом черная баня. Но в одну из ночей, совсем внезапно, Днепр схватил ее — даже бревна не успели выловить. Так, наверно, и сплыли бревна из Озерища даже в самый Суходол, где полуголодные мещане и щепки не пропускали.
Новую баню старый Данила Когут вывел саженях в ста от берега, куда выше собственной хаты. Невестки жаловались: пока натаскаешь воды — руки отнимаются. Данила слушал их и бурчал в ласково-едкие, золотистые еще тогда усы:
— Лишь бы мой вацок с деньгами не отняли. Рук — не покупать.
И гнал сынов, чтобы помогли бабам принести ушата два-три.
Новая баня со временем стала слишком роскошной для семьи Когутов. Сыны по глупому новому обычаю отдалились, с отцом остался лишь старший, Михал, с женою да шестеро их детей: пять сыновей и дочка-ме́зиница. Пойдут семь «мужиков» в первый черед, так места — хоть собак гоняй, и от этого пространства холодно.
И все-таки старой бани никто не жалел. Вместе с баней сплыла черная история.
Было это через несколько лет после того, как Приднепровье отпало от Короны. Данила был тогда еще подростком, единственным сыном у отца, единственным внуком у деда. Как напасть какая-то была. За три поколения холера дважды выкосила Озерище. Когу- там повезло. Хоть по одному мужику осталось на завод.
Остальные умерли. Не помогло и то, что Роман, дед Данилы, считался колдуном. И он ничего не мог поделать, наверно, потому, что дело было новое. Даже глубокие старики не слышали от дедов о холере.
Кто не сбежал в лес — тем было худо. А Роману с сыном, Маркой, не позволил сбежать помещик. Дал ружье и повелел остаться в пустой деревне, чтобы не разграбили крестьянских пожитков лихие люди. Ружья, пожалуй, и не стоило давать. От холеры ружьем не отобьешься, а лихие люди боялись Романа с его славой хуже ружья.
Наверно, Роман не был бы Романом, если бы не нашел средство. Он и отпоил сына резким березовым квасом. Не отдал смерти. Но остальных не успел.
Холера ушла. Забыли и о ней. А в хате Когута так и жили старик, взрослый да малыш.
И вот тут и случилось. В одну из темных ноябрьских ночей Марко убил отца в бане. Заколол старика вилами.
Аким Загорский, старый озерищенский господин, прослышав, за голову схватился. Чего уж тогда ждать от человека, если он на убийство отца идет? Что ж это происходит? Или библейские времена возвращаются, или последние наступают? А так как он двадцать лет неизменно ходил в почетных судьях, и до раздела и потом, в губернском земском суде, то вознамерился упечь преступника, откуда и ворон костей не приносил, даром что сейчас просторы были немереные и даже Сибирь своею была. Схватили Марку — ладно! В цепях он — ладно! Скорее его, изверга, в Суходол, на судебную сессию.
А потом взялся Аким за разум. Был он господином милосердным и добрым. Наверно, потому, что очень богат, а значит, не было у него нужды выжимать из мужиков последнее. Трем тысячам мужиков легче нести одного господина, нежели десятку какому-нибудь. И не то чтобы господин сейчас оправдывал убийцу. Он задумался: как могло случиться, какая выгода была пойти на такое любимому, от смерти отцом спасенному, сыну, единственному наследнику? И, главное, удивляло Загорского то, что никто из односельчан и словом, и кивком даже не осудил Марку. Будто так и надо было.
Аким Загорский знал силу обстоятельств. И знал: до самой глубины человеческой души и того, что заставило ее сделать то или другое, не докопается никогда ни один суд. Не на то люди суды выдумали. Суд — это расправа. И хозяева каждого суда хотят только, чтобы расправа была скорой и не очень дорогой.
И потому он однажды ночью явился в застенки упраздненного за ненадобностью замка.
