В раю - Пауль Хейзе
Девушке же между тем время казалось очень долгим. Сначала, услыхав голоса в саду, она подставила к окну скамеечку и, прикрыв платьем голые плечи, чтобы кто-нибудь из прохожих не увидал ее, с любопытством заглянула в розовую беседку. Незнакомый молодой человек, так серьезно и так долго разговаривавший с Янсеном, пришелся ей очень по вкусу; ей понравились его высокий рост, и красивая голова на широких плечах, и огненный взор темных его глаз. Она тотчас же порешила, что это важный барин, а не кто-нибудь из простых. Когда же барон с Янсеном совсем вошли в беседку, сидеть у окна показалось ей излишним. Тихо и задумчиво сошла она со скамейки, стала перед зеркальцем, висевшим на стене, и с удовольствием любовалась своей юной особой, которая только теперь, когда ее копировал художник, казалась ей чем-то особенным. Только своим лицом девушка была сегодня менее довольна, чем прежде, хотя оно нисколько не становилось лучше оттого, что она сжимала рот, втягивала ноздри и пялила глаза. Ценз очень сердилась, что не могла сделаться такой хорошенькой, как гипсовые головки, стоявшие наверху на подставках. Наконец она сделала такую смешную гримасу, что сама расхохоталась, после чего к ней возвратилась ее обычная веселость. Девушка высунула язык и полюбовалась, какой он был красный сравнительно с ослепительно-белыми зубами. Потом она тряхнула своими рыжими волосами, стала ходить взад и вперед, распевая песни, и хлопала в такт руками по голым плечам с таким усердием, что все воробьи перепугались и вылетели в окно. После этого она долго стояла и смотрела вокруг по стенам на отлитые фигуры и гипсовые модели, более же всего на начатый мраморный бюст. При этом ей опять пришел в голову незнакомый молодой человек там, в беседке, у которого голова так гордо держалась на красивых плечах; потом все это ей наскучило и она почувствовала голод. В шкафу в углу, как указал скульптор, она действительно отыскала булку и начатую бутылку красного вина. Кроме того, там же нашла она груду всякого хлама: маскарадный наряд, кусок тисненной золотом кожи, куски материи и штофа с большими голубыми и красными цветами и вырезанное из папки и оклеенное золотой бумагой сияние, служившее, вероятно, для живой картины или какой-нибудь другой нечестивой цели. Шалунья надела на себя это сияние и подвязала его ленточками, причем опять побежала к зеркалу и стала улыбаться и гримасничать. Потом из хлама вытащила кусок голубой материи и накинула его, как мантию, на свои белые плечи. Волосы ее свободно падали вниз, так что издали, если б не обнаженная грудь, ее можно было бы принять за средневековую мадонну, которая вышла из рамки и неизвестно зачем попала в мастерскую скульптора. Сама она показалась себе в этой одежде очень красивой и величественной и в душе радовалась, как удивится Янсен, увидав ее в таком виде. Чтобы не так скучно было ждать, Ценз села на диван, поставив подле себя на стул стакан вина, и начала есть булку. Под руку ей попалась папка с фотографиями знаменитых древних картин, и она, положив ноги на спину собаки, развернула ее на коленях. Девушка сидела так уже с полчаса, погруженная в рассматривание картин, которые находила по большей части противными, как вдруг маленькая дверь отворилась и Янсен вошел.
Ценз так испугалась, что вскрикнула и вскочила с места, как будто ее приподняло пружиной, старый пес глухо залаял и со своей стороны тоже встревожился. За скульптором она увидела входившего молодого человека и остановилась среди мастерской, стараясь закрыть грудь голубым покровом, совершенно смутившись и дрожа всем телом.
— Не бойтесь, дитя мое, — сказал скульптор. — Этот господин тоже художник. Господи, как вы нарядились! Сияние чудо как идет к вам. Ну-ка, повернитесь еще…
Она гневно покачала головой.
— Пустите меня! Я никогда больше не приду! — вполголоса сказала она. — Вы не сдержали слова! Какой срам!
— Но, Ценз!..
— Нет, никогда! Вы обманули меня… вы знаете, что мне обещали, а между тем…
— Если бы ты только выслушала! Клянусь тебе…
Качая головою, с пылающим лицом бросилась она к стулу, где оставила свою накидку и соломенную шляпу, схватила их и как стрела кинулась в маленькую дверь во вторую, мастерскую.
Скульптор хотел бежать за ней, но должен был вернуться, так как дверь она тотчас же защелкнула. Феликс же, вследствие бурной встречи с собакой, едва имел время заметить девушку. Громадный пес как бы помолодел и с живостью бросился навстречу к старому своему знакомому, положил тяжелые лапы ему на грудь и ни за что не хотел от него отстать.
— Так ты, верный пес, узнал меня? — вскричал молодой человек, держа его громадную голову и нежно глядя в его большие, несколько уже помутившиеся от старости глаза. — Посмотри-ка, Ганс, с какой радостью меня тут встречают! Но что сделал я девушке? Разве в вашей благословенной стране натурщицы свободного искусства состязаются на приз за добродетель?
— Относительно этой ты не ошибся, — сердито отвечал Янсен. — Только после долгих колебаний она решилась служить мне моделью, и теперь будет трудно приручить ее снова. Ценз говорила мне, что у нее нет ни отца, ни матери. Я часто встречал ее на дороге в цветочную мастерскую, где она с трудом зарабатывает себе хлеб. Вся ее особа мне понравилась, и, судя по тупому носику, трудно было предположить в ней чересчур много застенчивости. Но мне пришлось долго хлопотать около нее, несмотря на то, что я кажусь старше своих лет и не раз внушал доверие самым пугливым. Наконец, я употребил последнее и самое сильное средство, которое помогло и на этот раз.
— Какое же это такое средство?
— Замечание, что, в сущности, все дело само по себе не так важно, как мне это казалось сначала, что, наконец, даже лучше, если она раздеваться не станет. Против таких средств тщеславие никогда устоять не может, и она согласилась прийти, но с тем условием, чтобы, кроме меня, никого в мастерской не было. Это условие я необдуманно нарушил, впустив тебя.
Феликс подошел к статуе вакханки.
— Если ты не очень польстил ей, то тебя можно поздравить
