Том 5. Большое дело; Серьезная жизнь - Генрих Манн
— Дать тебе совет, Мария? Оставайся лучше честной! У тебя еще много времени впереди, ты увидишь сама, кто из нас пойдет дальше — я или Фрида.
— Да, — сказала послушно Мария.
— А теперь ешь пирожное!..
Мария съела.
— Ты можешь стать портнихой. Игла всегда прокормит. А как они с нас дерут! Ты уже понимаешь что-нибудь в платьях? Я покажу тебе кое-что.
Антье вскочила, горя — как не бывало. Она притащила сразу все, что у нее было. Марию посвятили в высшие тайны. Она не смела прикоснуться рукой к этим вещам, но Антье натянула на нее одно из платьев. Конечно, оно было ей не впору, но все же большое зеркало показало новую Марию, какую еще никогда не видел свет. Антье завела граммофон и пустилась с Марией танцевать.
— Ты скоро зайдешь ко мне еще раз. Платье ты можешь, собственно, оставить себе. Впрочем, нет, оно мне еще понадобится. Получай зато куклу! До свидания, Мария! Мне должны прислать из Гамбурга вечерний туалет, я его тебе тогда покажу.
Мария вышла из отеля Кёна, и в руках у нее был долговязый белолицый клоун в зеленом шелку. Она думала, как в дурмане: «Антье хотела взять меня на свое попечение! Я уже наговорила маме обо всем, что даст мне Антье». Кое-как она добрела до дому, придумав заранее, что там сказать. Антье обещала отдать ее учиться шить.
И в самом деле, мать при этом известии оборвала свою жесткую речь. Маленькие сестры и братья дивились на клоуна, между тем как Мария шептала про себя: «В следующий раз я попрошу, чтобы она отдала меня учиться шить, и она так и сделает».
Так как снова пришлось долго ждать, пока Антье ее позовет, Мария пошла к сестре сама и услышала от портье весть, которую сперва не поняла. Антье уехала. Уехала? Но ведь утром она еще купалась в море, как всегда среди толпы знакомых. Мария не поверила. Портье повернулся к ней спиной, и она прошмыгнула на лестницу. Дверь открыта настежь, комната, где проживала Антье, оставлена и еще не убрана. На полу валяются клочки бумаги, а среди них то самое платье, которое Антье хотела подарить Марии. Сказала, что оно еще ей нужно, а теперь вот выбросила. Мария быстро свернула шелковую тряпку и запрятала под фартук. На столе стоял кофе, еще теплый. Она могла бы выпить, ведь ее приглашали. Антье просила ее зайти еще раз. Антье ждала из Гамбурга вечерний туалет, хотела показать ей. Мария почувствовала, точно что-то сжало ей сердце. Стало так страшно, что она даже заплакать не могла. В оставленной комнате пусто, не слышно ни шороха. Мария выбежала вон.
Лето между тем пришло к концу, сразу похолодало; последние курортники исчезли с пляжа. Мария играла иногда подле лодок на воде; рыбаков не занимало, что она там делает: ведь она еще девочка, хотя и длинноногая. А играла она в курортников, воплощая в одном лице Викки, Курта и Марию. Она приказывала Марии, чтобы та ее вытерла, заставляла Марию возиться в песке, она радовалась за всех троих и бросала камушки в гладкое море — когда на деле оно было бурным.
Началась полоса сильных бурь, и у Вармсдорфа потерпел крушение большой корабль. Когда он всплыл, людей давно уже смыло с палубы, они утонули, но долго еще волны выносили на берег их пожитки, жестянки с консервами, монеты. Жители Вармсдорфа подбирали все это вместе с кусками янтаря, которые им посылало во множестве взрытое морское дно.
Буря, наконец, улеглась, стало даже немного теплее, и после школы Минго Мертен ходил с Марией на берег. Он уверял, что теперь они непременно что-то найдут, чего другие больше не искали. И они нашли люльку грудного ребенка. Это был ребенок капитана. Где он теперь, где его родители? Люлька была скреплена металлическими обручами, поэтому волны ее не размыли. Мария побежала и принесла своего долговязого клоуна. Он был уже сильно потрепан, но все же они его уложили и называли друг друга папой и мамой. Она стряпала в песке, он приходил домой с рыбной ловли, и они садились за еду. При этом они все время подражали голосам взрослых. И вдруг Минго сказал непринужденно:
— Когда мы вырастем, у нас это так и будет в самом деле.
Мария смотрела на него и улыбалась счастливой улыбкой. В эту минуту ей вспомнилась Антье. После всего, что Антье наговорила и наобещала, она уехала, не обмолвившись ни словом, и с тех пор о ней ничего не слышно. У Марии сжалось сердце, как тогда в оставленной комнате старшей сестры; ей стало страшно перед чем-то неверным. Страшно перед ненадежностью всего того, что в жизни зовется серьезным.
— Давай лучше играть! — попросила она, и губы у нее дрожали, а в глазах был испуг.
Минго понял, что с ней происходит, он сказал:
— На меня можешь положиться. Я на тебе женюсь. Потом он ее поцеловал, и она ответила поцелуем.
Следующее лето и наступило и прошло почти незаметно. Елизавета Леенинг работала на дальнем дворе. Марии приходилось одной управляться дома со всем, что требовалось для отца и для детей. Осенью она часто очень уставала еще до вечера; она не поверила бы, что можно так уставать. Ей было тогда двенадцать лет. Однажды под вечер она отправилась в ельник набрать валежника. Дорога направо в гору ведет на кладбище. Под вязанкой за спиной Мария сгибалась чуть не вдвое, хотелось отдохнуть в углу у кладбищенской ограды, в защищенном от ветра углу. Ступая босыми ногами, она подошла неслышно; в углу кто-то уже сидел — сидела девушка, зарывшись лицом в ладони.
— Фрида! Это ты?
Старшая сестра в подтверждение открыла лицо. Но ничего не сказала.
— Что ты тут делаешь? Работы нет?
У Фриды всегда хватало работы с тех пор, как она поступила к мяснику Гейму. Произошло это так давно, что Мария и не помнила даже когда, и сестру она знала только по коротким встречам. Фрида уже два года была помолвлена с Карлом Больдтом, и теперь родные виделись с ней еще реже.
— Где Больдт? Что ты сидишь тут одна? Да и у Гейма в эти
