Том 5. Большое дело; Серьезная жизнь - Генрих Манн

— Но, кроме того, вы поняли, что сила на стороне концерна.

У Эмана даже дух захватило — Марго попала в цель. Поэтому он напустил на себя таинственность.

— Теперь я могу признаться, и то лишь намеком: действительно, существует нечто такое, — ну, вроде отдела контроля. Не стану утверждать, что не имею к нему никакого отношения, и если бы я не доложил высшему начальству обо всем случившемся в той форме…

— То мы бы не получили повышения, а были бы уволены.

— Были бы привлечены к ответственности! — уточнил он, оглядывая всех своими острыми глазками. — Милая госпожа Марго, между нами произошло столкновение, но я начисто об этом забыл. С меня довольно, что своими связями я добился для вас успеха.

— И я удовлетворена, — сказала Марго и подала ему руку.

Эман обнял Эмануэля, он назвал его «старина», глаза его увлажнились. Он сообщил всем собравшимся, что в связи с последними событиями ему тоже предоставили более высокий пост — он с благодарностью принял поздравления, — но те же события требуют как раз от него усиленной работы. И он исчез со сцены, как всегда — с деловым видом.

Бирк смотрел ему вслед дольше, чем другие. Его самочувствие улучшилось, и он высказал несколько занимавших его мыслей. Обращался он к Норе Шаттих — не то чтобы эти мысли как-то особо ее касались; но она вошла и подсела к остальным необычайно тихо, и никто не знал, каким ветром ее занесло сюда.

А Нору занесло сюда потому, что ей было нестерпимо оставаться одной и она ждала чего-то страшного.

Шаттих, точно мальчишка скакавший от дерева к дереву в парке Монбижу, становился с каждой минутой ближе ее сердцу — чему ни она, ни он никогда бы прежде не поверили. Она перестала его критиковать — она-то, которая не могла отнестись без критики даже к почтальону. Пусть остается таким, каков он есть, был бы только цел и невредим, он ей нужен. Карл-Август, ты нужен ей хотя бы для того, чтобы она могла помериться с тобой силами, — под конец это все же стало ясно. У нее еще красивая спина, а ты в свою очередь еще можешь «найти лазейку», как ты выразился бы на своем языке. Может быть, вы так и останетесь неприятными друг другу, но вместе вы будете не так болезненно переживать свою старость.

К Норе Шаттих, встревоженной, растерянной, и обратился инженер Бирк. Может быть, он хотел просто рассеять измученную страхом женщину. Злоключения Шаттиха, по-видимому, не остались тайной для Бирка — как и прочие события последних дней. Но подводя итог всему происшедшему, он начал с Эмана.

— Это представитель одной трети сил, рвущихся к успеху. Одной трети, сударыня, тех, что пускают в ход связи.

Он мог бы сказать: как наш Шаттих. Она поняла это и даже попыталась, бедняжка, ответить высокомерной улыбкой.

— Но ведь оказалось, что Эман вел себя честно, — сказал Эмануэль с теплой ноткой в голосе.

— Он представил честный доклад концерну — после многих нечестных действий. Когда ты собирался в Берлин, я сказал тебе в виде напутствия, мой мальчик, что в дружбе конец венчает дело. Поздравляю тебя с твоим другом Эманом! О второй же трети, сударыня, приходится говорить с еще большим прискорбием.

Эмануэль возразил:

— Неужели ты говоришь о Мулле? Эман орудует с помощью связей — пусть его, так делают многие. Но если Мулле делает ставку на убийство, то какая же это треть?

— Он подвизается на поприще насилия — там, где в наши дни бьется за успех по крайней мере третья часть человечества. Может случиться, что этим путем придешь к цели даже скорее, чем с помощью связей. И, заметьте, Мулле причислял себя к силам охранительным, хотя иногда он колебался и даже говорил о Ротфронте. Так ли это? На это, конечно, трудно ответить. Пожалуй, в нем было кое-что от великих людей действия, полководцев, магнатов промышленности — душа насильника. Но так как остального ему не хватало, он стал убийцей, к счастью никого не убившим. Не сомневаюсь, сударыня, что мой старый друг Шаттих скоро прибудет здрав и невредим. Я ведь знаю, какая у него выносливая натура.

Дыхание Норы стало еще более неровным. Марго подхватила мысль отца:

— Я знаю — третья и последняя часть стремящихся к успеху сил, как ты их называешь, отдает себя труду. Только труд, других средств не существует, если не говорить о связях и убийстве. Ты всегда этого придерживался, папа. А теперь скажи — ты утвердился в этом?

— Считаю, что да.

— Я, кажется, начинаю понимать, почему ты придумал это большое дело.

— Да ведь все это — миф, — шепнул Эмануэль.

— Знаю, — спокойно сказала Марго. — В этом меня убедило само течение событий. Когда мне пришлось так энергично бороться за тебя, я поняла, что больше не за что бороться. Это и было большое дело — и никакого другого.

Оба после этих слов стали потихоньку отходить от остальных. Они еще вставляли иногда словечко в общий разговор, но мысленно были уже в парке, который расстилался позади них, — ведь стоило проскользнуть в дверь, выйти в кухню и на балкон, а там уже — высокие зеленые кроны.

Бирку пришлось самому извлечь мораль из своих действий.

— Ты понимаешь, детка, почему я на несколько дней вселил в вас веру, что вы можете без всякого труда нажить большие деньги?

— Разве это такая редкая вещь?

— Эти дела не для вас, я вас знаю. Вы такие же люди, как все, и будете трудиться всю вашу жизнь. Но именно поэтому вы одарены способностью радоваться. Никто не способен так радоваться, как труженик. Не забывайте этого, когда ропщете, что концерн взял на откуп ваши жизни и что вы — лишь частица силы и никогда не будете ею целиком. Зато вы целиком — радость. В каждом из вас — вся радость, существующая в мире.

Они ничего не ответили — все ближе придвигаясь к выходу, все ближе к зеленым кронам.

— Если бы только снова вернулась к тебе радость жизни, Эмануэль, — прошептала Марго.

— Я хотел, чтобы вы один только раз изо всех сил погнались за счастьем, которого не заработали. Я сочинил и инсценировал это с единственной целью, чтобы напомнить вам о вашем неотъемлемом достоянии — радости. Теперь вы достаточно пережили, чтобы снова обрести способность радоваться. Не правда ли? Вы сразу узнали великое множество вещей.

— Он прав, — нехотя подтвердил