Бэзил и Джозефина - Фрэнсис Скотт Фицджеральд
– А пьеса-то о чем?
– Не беспокойся, пьеса нормальная, – заверила она. – Автор еще жив, но пьеса уже вошла в историю литературы.
Он задумался:
– Что ж, если тебе дают роль и если мама не возражает, могу пожертвовать пару сотен.
– Пару сотен? – воскликнула Джозефина. – И это говорит человек, который привык сорить деньгами! Им требуется по меньшей мере тысяча!
– Привык сорить деньгами? – повторил он. – О чем ты?
Джозефине показалось, что он съежился; на следующей фразе голос его слегка дрогнул:
– Если ты намекаешь на то, как мы живем, довольно бестактно бросать мне упреки.
– Нет, речь не об этом. – Джозефина помедлила и решилась на неприкрытый шантаж. – Думаю, ты не захочешь, чтобы я марала руки, обсуждая…
В холле послышались шаги миссис Перри, и Джозефина вскочила. Автомобиль подкатил ко входу.
– Надеюсь, ты сегодня ляжешь пораньше, – сказала ей мать.
– Лиллиан с ребятами зайдут.
На прощание Джозефина с отцом обменялись короткими, враждебными взглядами; автомобиль отъехал.
Звезд на небе высыпало столько, что при их свете можно было читать как днем. Сидя на ступенях веранды, Джозефина слушала, как мечутся бессонные птицы, позвякивают тарелки в кухне и печально завывает гудок поезда Чикаго – Милуоки. Сосредоточенная и невозмутимая, она ждала, когда он позвонит. Увидеть ее он не мог, поэтому она разглядывала себя за него – это было примерно одно и то же.
Ее мысли занимали грандиозные перспективы ближайшего будущего – премьерный шепоток в зале: «Узнаете? Ведь это малышка Перри». Последний занавес, гром аплодисментов – и она, с охапками цветов в руках, выводит на сцену высокого застенчивого молодого человека, который произносит: «Я всем обязан ей одной». А в публике – перекошенная физиономия миссис Макрэй и виноватая физиономия школьной директрисы, мисс Брертон, проездом оказавшейся в городе. «Если б знать, насколько она талантлива, я бы так с нею не поступила». Со всех сторон – торжествующие, оглушительные возгласы: «Величайшая молодая актриса американской сцены!»
Следующий этап: более вместительный зал и огромными электрическими буквами – «ДЖОЗЕФИНА ПЕРРИ В СПЕКТАКЛЕ „РАСОВЫЙ БУНТ“». «Нет, папа, в школу я не вернусь. Здесь мое образование, здесь мой дебют». А отец ей в ответ: «Да, детка, надо признать, это была удачная мысль – такое вложение капитала».
Если в этой части мечтаний фигура Джона Бейли слегка тускнела, то лишь потому, что сами мечтания уходили все дальше за горизонт, в туманные просторы, а оттуда неизменно возвращались к той же премьере и в который раз повторялись с самого начала.
Появились Лиллиан, Тревис и Эд, но она их почти не замечала – все ждала звонка. Они, как всегда, уселись на ступенях рядком; их окружило, поглотило, затопило лето. Но они взрослели, так что заведенный порядок трещал по швам: пусть они по-прежнему дружески болтали, пусть в паузах звучал привычный смех, но каждого занимала своя собственная тайная судьба. Во время обсуждения теннисного турнира скука Джозефины сменилась раздражительностью: она заявила Тревису де Коппету, что от него разит луком.
– Когда начнем репетировать водевиль, я от лука откажусь, – пообещал он.
– Со мной тебе репетировать не придется – я не собираюсь участвовать. Мне слегка приелось «А вот и наши развеселые девушки-гольфистки – ура!»
Тут зазвонил телефон, и она извинилась.
– Ты одна?
– Ребята зашли – друзья детства.
– Не вздумай с кем-нибудь целоваться. Черт, что я говорю – целуйся с кем хочешь.
– Ни с кем не хочу. – Джозефина чувствовала, как теплеют ее губы у телефонной трубки.
– Я из уличного таксофона звоню. Она ворвалась ко мне в жутком состоянии, пришлось уносить ноги.
Джозефина промолчала; в ней что-то надломилось, когда он заговорил о жене.
При ее возвращении гости поняли, что ей не до них, и поднялись со ступенек:
– Нет уж. Мы пойдем. Ты нам тоже надоела.
Родительская машина появилась как раз тогда, когда машина Эда выезжала с круговой аллеи. Отец жестом показал, что хочет поговорить наедине.
– Я не вполне понимаю, что значит «сорить деньгами». Ты связалась с социалистами?
– Говорю же тебе, мама знает некоторых…
– А ты сама кого-нибудь знаешь? Не иначе как субъекта, который написал эту пьесу?
– Да.
– Где вы познакомились?
– В компании.
– И он попросил тебя раздобыть денег?
– Нет.
– Прежде чем что-либо предпринимать, я должен с ним встретиться. Пригласишь его к нам на субботний обед?
– Хорошо, – нехотя согласилась она. – С условием, что ты не будешь высмеивать его за бедность и поношенную одежду.
– За мной такого не водится!
В субботу Джозефина в глубокой тревоге села за руль открытого двухместного автомобиля и поехала на станцию. Как только Джон Бейли сошел с поезда, она с облегчением отметила его аккуратную стрижку; своим ростом, телосложением и характерными чертами он выделялся из толпы любителей тенниса. Но Джозефине бросилось в глаза, что он нервничает, и они полчаса колесили вокруг Лейк-Фореста.
– Чей это дом? – то и дело спрашивал Джон Бейли. – С кем ты сейчас поздоровалась?
– Точно не помню – да какая разница? За обедом будут только мои родители и еще один парень, Говард Пейдж, которого я знаю сто лет.
– Очередной друг детства, – вздохнул он. – Почему же я не из их числа?
– Тебе это не нужно. Тебе нужно стать величайшим писателем в мире.
Оказавшись в гостиной дома Перри, Джон Бейли долго разглядывал фотографию подружек невесты, сделанную прошлым летом на свадьбе ее старшей сестры. Потом приехал Говард Пейдж, первокурсник Гарварда, и разговор зашел о теннисном турнире: племянник миссис Макрэй вчера одержал блестящую победу и вышел в сегодняшний финал. Когда перед самым обедом к ним спустилась миссис Перри, Джон Бейли вдруг повернулся к ней спиной и начал расхаживать по комнате, изображая непринужденность. В глубине души он был уверен, что эти люди ему в подметки не годятся, и не мог смириться с мыслью, что они этого не знают.
Горничная позвала его к телефону; Джозефина услышала, как он говорил:
– Так уж вышло. И нечего сюда названивать.
Из-за того, что он женат, Джозефина до сих пор отказывалась с ним целоваться, но зато отвела ему место в своих платонических мечтах и не собиралась ничего менять, пока Провидение его не освободит.
За обедом она расслабилась: Джон Бейли явно нашел общий язык с ее отцом. Джон со знанием дела рассуждал о сущности расовых беспорядков, и Джозефина заметила, насколько убого и хило выглядит рядом с ним Говард
