Бэзил и Джозефина - Фрэнсис Скотт Фицджеральд
– Значит, это составляет тему вашей пьесы?
– Совершенно верно. Причем я настолько увлекся негритянской стороной вопроса, что едва не сбился на чисто ниггерскую пьесу. Лучшие роли отведены черным.
Миссис Перри содрогнулась:
– Неужели настоящим неграм?
Он хохотнул:
– Не думаете ли вы, что мы будем чернить актерам лица жженой пробкой?
После короткой паузы миссис Перри рассмеялась:
– С трудом представляю Джозефину на одной сцене с неграми.
– Полагаю, от цветных актеров лучше отказаться, – сказал мистер Перри, – по крайней мере, если вы рассчитываете на участие Джозефины. Боюсь, кое-кто из ее друзей этого не поймет.
– Я не возражаю, – вступила Джозефина, – при условии, что мне не нужно будет с ними целоваться.
– Помилуй! – взмолилась миссис Перри.
Джона Бейли опять позвали к телефону; на сей раз он вышел из комнаты, недовольно фыркнув, сказал буквально пару слов и бросил трубку.
Вернувшись за стол, он шепнул Джозефине:
– Если она еще раз позвонит, пусть горничная скажет, что я ушел, договорились?
Джозефина спорила с матерью:
– Не понимаю, к чему эти выезды в свет, если у меня есть возможность стать актрисой.
– Действительно, зачем ей выезжать в свет? – поддакнул отец. – Разве она еще не нагулялась?
– Но школу надо окончить непременно. Там преподают актерское мастерство и ежегодно ставят пьесу.
– Какую? – презрительно бросила Джозефина. – Шекспира или еще того хлестче! Известно ли вам, что в Чикаго сейчас есть по крайней мере с десяток поэтов, которые превзошли Шекспира?
Джон Бейли скромно усмехнулся:
– Ну нет. В лучшем случае один.
– А я считаю, с десяток, – не унималась новообращенная.
– В Йельском университете преподает Билли Фелпс…[66] – начал Говард Пейдж, но Джозефина азартно перебила:
– Как бы то ни было, вовсе не обязательно ждать, пока человек умрет, чтобы его оценить. Но мама обычно так и поступает.
– Ничего подобного, – возразила миссис Перри. – Говард, разве я такое говорила?
– В Йельском университете преподает Билли Фелпс… – сделал вторую попытку Говард, но на этот раз его перебил мистер Перри:
– Мы уклоняемся от темы. Этот молодой человек хочет, чтобы моя дочь сыграла в его пьесе. Если в пьесе нет ничего постыдного, я не против.
– В Йельском…
– Но я не допущу, чтобы Джозефина выходила на сцену в составе смешанной черно-белой труппы. Какая мерзость!
– Мерзость! – Джозефина испепелила его взглядом. – По-твоему, здесь, в Лейк-Форесте, мало мерзостей?
– Но они тебя не касаются, – сказал ее отец.
– Неужели?
– Да, – отрезал он. – Никакие мерзости тебя не касаются. Разве что по твоей вине. – Он повернулся к Джону Бейли. – Как я понимаю, вам нужны деньги.
Джон вспыхнул:
– Нужны. Только не подумайте…
– Ладно, ладно. Мы все здесь много лет поддерживаем оперную труппу; новшества меня не пугают. У нас есть знакомые дамы, которые входят в ваш комитет, и я считаю, они не допустят никаких глупостей. Какая сумма вам потребуется?
– Тысячи две.
– Хорошо, соберите половину, а остальное я добавлю, но у меня три условия. Первое – никаких черных; второе – мое имя нигде не должно фигурировать, равно как и имя моей дочери; и третье – вы сейчас дадите мне слово, что она не будет играть сомнительные роли или выступать с заявлениями, которые могут огорчить ее мать.
Джон Бейли задумался.
– Последнее условие принять трудновато, – выговорил он. – Откуда я знаю, что может огорчить ее мать? Бранных слов, естественно, не будет. Да у меня во всей пьесе ни одного скабрезного выражения.
Глядя на их дочь, он медленно заливался краской.
– К Джозефине никакие мерзости не пристают, если она сама этого не хочет, – повторил мистер Перри.
– Я вас понял, – сказал Джон Бейли.
Обед закончился. Миссис Перри поглядывала в сторону прихожей, где разгорелся какой-то спор.
– Может быть, нам…
Не успели они выйти из гостиной, как перед ними возникла горничная, за которой следовал местный блюститель порядка в невразумительной форме начальственного синего цвета.
– Приветствую, мистер Келли. Пришли взять нас под стражу?
Келли неловко замялся:
– Есть здесь мистер Бейли?
Джон, который успел отойти в сторону, резко повернулся:
– А в чем дело?
– Для вас поступило срочное сообщение. Отправитель пытался найти вас здесь, но безуспешно: тогда он позвонил констеблю, то есть мне.
Жестом подозвав к себе Джона Бейли, он стал что-то ему говорить и в то же время кивками побуждал его выйти на крыльцо для приватной беседы; слова его, даже приглушенные, разносились по всей комнате.
– …В больнице Святого Антония… ваша жена перерезала себе вены и открыла газ… вам нужно торопиться.
Когда они вышли за дверь, констебль заговорил в полный голос:
– Пока неизвестно… Если не на поезде, то на такси…
Они быстро удалялись по аллее. Джозефина видела, как Джон, споткнувшись у ворот, неловко ухватился за живую изгородь, а потом гигантскими шагами бросился к небольшому полицейскому «форду». Констебль еле поспевал следом.
IV
Несколько минут спустя, когда Джон Бейли со своими неприятностями скрылся из виду, они вышли из ступора. Мистер и миссис Перри в ужасе пытались сообразить, насколько глубоко увязла в этом деле Джозефина; потом их разобрала злость оттого, что Джон Бейли явился к ним в дом, хотя не мог не чувствовать беду.
– Ты знала, что он женат? – допытывался мистер Перри.
Джозефина плакала, стиснув зубы; он отвернулся.
– Они жили раздельно, – прошептала она.
– Похоже, она знала, где его искать.
– Он ведь газетчик, – сказала ее мать. – Пускай позаботится, чтобы эта история не попала в газеты. Или, может быть, тебе следует вмешаться, Герберт?
– Я о том же подумал.
Говард Пейдж смущенно поднялся со своего места, не зная, как сказать, что ему хочется успеть на финал теннисного турнира. Мистер Перри проводил его до дверей, и после краткой, но серьезной беседы Говард кивнул.
Прошло полчаса. Ко входу подъезжали на автомобилях какие-то посетители, но им говорили, что хозяев нет дома. В послеполуденной летней жаре Джозефина ощутила пульсацию; вначале ей подумалось, что это жалость, потом – раскаяние, но в конце концов она поняла. «Надо от этого отгородиться, – говорила она в такт биению воздуха. – Какое мне дело? С его женой я, можно считать, незнакома. Он сам говорил, что…»
Мало-помалу Джон Бейли начал расплываться в тумане. Да кто он такой, в конце-то концов, – просто случайный знакомый, который на прошлой неделе заговорил с ней для того, чтобы похвалиться написанной пьесой. Их ничто не связывало.
В четыре часа пополудни мистер Перри позвонил в больницу Святого Антония, но смог добиться нужных сведений только от знакомого начальника медицинской части. Когда миссис Бейли сообразила, что дела ее совсем плохи, она позвонила в полицию, и копы, очевидно, подоспели вовремя. Она потеряла
