Том 5. Большое дело; Серьезная жизнь - Генрих Манн
— Скажи ему, чтоб сыграл вместо меня полицейского комиссара. Он явится, произнесет несколько слов — что в голову взбредет — и уж с грехом пополам наденет кандалы на твоего сумасшедшего. А мне на кой черт этим заниматься! Правда, меня позвали сюда для того, чтобы я его заковал всерьез. Но с другой стороны: что мне за дело до моего друга Листа? Каждый сам себе подлец!
Инга остановила его.
— Дайте мне номер вашего телефона.
— Так! Надвигается неотвратимое. Когда же это состоится?
— Кто знает, что случится сегодня вечером?
— С нами? Вот это уж мне известно. — Он послал ей воздушный поцелуй.
XVI
Первое, что увидел Эмануэль, была запертая дверь зимнего сада. Как хорошо, что ключ у него в кармане. Длинная стеклянная стена завешена портьерой только по краям. В оранжерее темно. Сюда, конечно, падает свет из ближних, окруженных садами домов. Эмануэль быстро прикинул, хватит ли этого света, если ему придется дать тягу. Большой зал, в который он вошел, был ярко освещен.
Стол-исполин по-прежнему стоял у него на пути. Эмануэль хотел обойти стол с фланга, но его провожатый, Эман, помешал ему это сделать.
— Прошу вас сюда, дорогой друг! — сказал Эман и представил его через стол двум субъектам. Один что-то пробормотал по-английски, другой не произнес ни слова. Эман все же перевел то, что им полагалось сказать.
Эмануэль слушал рассеянно. Он думал: «Их только двое. Вероятно, ненадолго. Это непохоже на Шаттиха. Где же он, мой друг Шаттих? Может быть, здесь есть еще дверь, которой я не заметил?»
— Прежде всего сядем, — сказал Эман на двух языках. И так сманеврировал, что Эмануэль сел спиной к той части зала, которую ему не полагалось видеть.
Вдруг Эмануэль насторожился: один из представителей противной стороны предлагал ему попросту выложить изобретение на стол. В ответ Эмануэль простодушно рассмеялся, но внимательно поглядел на этого субъекта. Тот был ниже ростом и плотнее, чем другой, в нем сразу угадывался англичанин. Эмануэль вопросительно взглянул на сидевшего по соседству Эмана; кажется, его друг высказал предположение, что он уже где-то встречал этих людей? Возможно. Но где? Что касается старшего, долговязого, то Эмануэль был безусловно уверен, что не знает его. И никогда его не видел. А между тем Бауш, сорокалетний здоровяк, только слегка посеребрил волосы, кое-где наложил тени на лицо и распрямил плечи. Всего-навсего.
Но, присматриваясь к нему и Вильямсу, Эмануэль был далек от объективности: ему хотелось поверить в них. Правда, он считал этих посредников агентами Шаттиха, но все же это были посредники, да к тому же еще иностранцы. Он мог расположить их в свою пользу, соблазнить более заманчивыми перспективами. Эмануэль не терял надежды перетянуть их на свою сторону.
— Господа, я предлагаю вам сорокамиллионное дело, — весело начал он и с задорной улыбкой посмотрел в лицо старшему иностранцу, стараясь пленить его своим юношеским обаянием. — Вы, конечно, и сами понимаете, что я не ношу эту вещь с собой в заднем кармане брюк, — пошутил он. «Юмор! Может быть, вывезет юмор».
К его ужасу, оба молча поднялись. Эман объяснил:
— Они прервут переговоры, если ты не покажешь им бомбы.
— Да что вы, господа! Бомба здесь и рада познакомиться с вами! Она заключена в три оболочки: бархат, платину и стекло. В стеклянной, внутренней, оболочке и находится то, что вам нужно.
Оба, поколебавшись, снова сели.
— Я жду ваших предложений, — сказал Эмануэль и принял небрежную позу, опять-таки рассчитывая обворожить старшего. От второго он ничего не ждал.
Бауш и в самом деле не остался глух к обаянию Эмануэля; он и сам был этим удивлен. Дочь его выросла; дело приходило в упадок. Надо было жить какими-то новыми чувствами, а здесь, хотя еще неясно, намечался какой-то перелом.
— Я не собираюсь чинить вам ненужные препятствия, молодой человек, — сказал по-английски Бауш. Слов его Эмануэль не понял, но тон был явно любезный. Между прочим, он сделал Эману знак, который относился к солидному подносу с бутербродами и графину с портвейном. И то и другое стояло на большом столе, в почтительном отдалении, и так как, несмотря на призывные взгляды Эмануэля, эти предметы сами собой к нему не приближались, он уже давно подумывал о том, чтобы взять их штурмом. Эман не только поднес ему то, к чему он так вожделел, но и перевел на немецкий язык предложение старшего англичанина: чокнуться с ним и за легкой закуской пораздумать, не лучше ли действовать в открытую.
Но Эмануэль ни о чем не раздумывал, он поглощал бутерброды. Весь день его умышленно заставляли поститься, он не считал нужным соблюдать хороший тон. Он опрокинул в себя несколько бокалов и, вторично чокаясь с Баушем, узнал его.
Объяснялось это тем, что вино в какой-то мере обоих размагнитило. Бауш дал понять, кто он, чтобы привлечь к себе симпатии юноши, Эмануэль перестал сопротивляться мысли, что это не англичанин. Да, это тесть Эмана, жертва экономического кризиса, человек, мало пригодный для дела, сулящего сорок миллионов. И тем не менее Эмануэль не терял надежды; она даже окрепла оттого, что хотя бы один из посредников перестал быть для него загадкой. Бауш, может быть, потому и окружает себя тайной, что получил серьезные задания. И в сущности такое его поведение облегчает обеим сторонам маскировку. Правда, даже по мнению Эмануэля Бауш был архиплут, вероятнее всего подкупленный Шаттихом и Листом. Но если на одной чаше весов было знание фактов, то на другой была надежда, и она перевесила. Кто же второй партнер? Это было труднее определить. Эмануэль ел уже не так жадно, теперь он даже стал разговаривать.
— Нельзя сказать, чтобы это была честная игра — брать меня измором! — сказал он. — Ведь мне предстоит здесь драться, словно какому-нибудь боксеру.
На этом слове он запнулся — в Спортпаласте, вот где, должно быть, он видел этого человека! Теперь достаточно было всплыть в памяти некоторым картинам — и тренер был узнан! Эмануэль даже оробел; для того, чтобы наверняка его нокаутировать, враги привели сюда боксера. Он тотчас же решил наступать без оглядки. У всех его антагонистов вместе взятых было одно лицо — лицо его заклятого врага Шаттиха. Пусть только сунется, пусть только попадется мне в руки!..
А господин фон Лист, сидевший в это время в соседней комнате с часами в руках, говорил:
— Эта канитель тянется уже пятнадцать минут, и ровно десять из них парень без отдыха жрет. По-видимому, дорогой
