В раю - Пауль Хейзе
Девушка словно оцепенела, так неподвижно стояла она на коленях с закрытыми глазами. Затем она сделала движение, как бы желая встать, но при этом молитвенник соскользнул со скамьи и упал между ней и ее рыцарем. Она быстро нагнулась, чтобы поднять его, и так как он не мог не сделать того же, то ничего не могло быть естественнее, что их лица коснулись, в глубоком мраке, так близко друг к другу, что он успел напечатлеть летучий поцелуй на круглой ее щечке.
Она, кажется, даже не заметила этого.
— Благодарю вас, — сказала она подымаясь и принимая книгу, которую он любезно предложил ей. — Покойной ночи! Но теперь вы не должны идти за нами вслед!
Она сказала это тоном, который заставлял сильно сомневаться в серьезности ее желаний. При этом она встала и быстро отошла от скамейки, спеша к сестре, которая с опущенными глазами ожидала ее у чаши со святою водою.
Набожно преклонившись перед главным алтарем, обе стройные девушки окропили себя еще раз святою водою и покинули церковь, как и вошли, с опущенными вуалями и молитвенниками в руках.
Пять минут спустя и Розенбуш под руку с актером выходил из главных дверей. Батальный живописец бросил единственную остававшуюся у него монету, ценою в несколько грошей, в шляпу хромого нищего.
— Пресвятая Богородица, — воскликнул он, — жизнь все же хороша, даже несмотря на всех живущих в мире перчаточников!
— Куда мы идем? — спросил его мрачно настроенный приятель, у которого тайна его возлюбленной прогнала всякую любовь к жизни.
— На колокольню Святого Петра, благородный Социус. Я должен еще сегодня вечером познакомиться с ее сторожем и высмотреть для этого удобный случай. Мало ли на какие приключения может натолкнуть нас нечистая сила, и тогда такие высокие друзья и покровители могут пригодиться.
ГЛАВА V
Наутро после своих ночных похождений Феликс отправился к поручику. Он хотел удостовериться, действительно ли видел его накануне верхом, в сопровождении дяди Ирены, или это была только игра его взволнованного воображения. Шнец жил в верхнем этаже мрачного, старого здания, куда вела витая лестница, освещавшаяся бледным лучом света, проникавшего сквозь запыленное и покрытое паутинами окно. Бледная женщина, слишком изящная для горничной, но и чересчур робкая и нерешительная в обращении для хозяйки дома, отворила незнакомому посетителю дверь. Она взглянула на него как-то растерянно и боязливо и на вопрос его, дома ли поручик, отвечала мягким, болезненным голосом, что он уехал еще рано утром; когда вернется, сказать трудно. Он часто отсутствует по целым дням, а сегодня упоминал о какой-то поездке в горы. Поэтому Феликсу невольно пришлось умерить свое нетерпение. Тем не менее он чувствовал себя совершенно неспособным к обычным занятиям. Целыми часами он слонялся по улицам, невзирая на пыль и духоту, и зорко всматривался в каждого всадника, в надежде узнать в нем Шнеца. Каждая вуаль, развевавшаяся на головке девочки, которая с любопытством новоприезжей осматривалась на незнакомый город, заставляла усиленно биться его сердце, пока он не убеждался, что это не то лицо, которое он так желал и в то же время боялся увидеть, не то лицо, неожиданная встреча с которым его так пугала.
Следующий за тем день он точно так же посвятил безуспешным поискам. Протолкавшись все утро по улицам, побывав во всех галереях, он после обеда сел в экипаж, в котором безостановочно изъездил почти все предместья и городские парки, пока усталая лошадь не остановилась перед театром предместья. Оставалась еще надежда, что вновь прибывшие полюбопытствовали бы посмотреть на «Пастора из Кирхфельда», который давался сегодня в этом театре.
Но и эта надежда не сбылась. Утомленный и раздосадованный, вышел он из театра уже после первого акта и направился домой, выбирая самые отдаленные улицы. Дома нашел он записку, написанную Янсеном, которого, видимо, беспокоило его долгое отсутствие. «Правда! — горько усмехнулся Феликс, — такой зрелый ученик, как я, должен был бы лучше распорядиться своим временем, а не болтаться попусту два дня без дела. Да и что хорошего вышло из всего этого? Ноги устали и голова как-то отупела. Впрочем, что вышло бы из того, если б мне действительно удалось ее встретить, что было бы дальше? Мы поспешили бы разойтись, даже не взглянув друг на друга, как совершенно чуждые и незнакомые друг другу люди».
Он бросился на диван и механически протянул руку за книгой, лежавшей на столе. При этом нечаянно очутился у него в руке тонкий, рыжий волос, воскресивший в его памяти ту ночь, когда он уступил эту комнату Ценз.
— Не дурак ли я был тогда! — говорил он, скрежеща зубами. — Если б я не оттолкнул тогда от себя этого доброго создания, я был бы теперь, вероятно, в лучшем настроении и не провел бы так бессмысленно этих двух дней.
Он старался вызвать в своей памяти образ рыжей девушки, но образ этот оказывал на него такое же слабое действие, как и личное ее присутствие. Наконец, благодетельный сон сжалился над истерзанной душой молодого человека.
Озлобленный и как бы покорившись своей участи, отправился он на другое утро в мастерскую Янсена. Он надеялся, что, принявшись опять за резец и глину, найдет себе там успокоение.
Вот почему он чуть не испугался, встретив на большой безлюдной еще площади того, кого вчера так ревностно искал. Шнец выходил из отеля и шел прямо на Феликса. Поручик был, по обыкновению, в своем старом зеленом фраке, в высоких ботфортах, в серой шляпе с небольшим пером, заломленной слегка на левое ухо. Желтое худощавое лицо, с черными усами и вызывающим, флегматичным выражением, слегка оживилось любезной улыбкой при виде молодого друга из рая.
— Вы были у меня и не застали меня дома, — приветствовал он Феликса. — Я не успел еще отплатить вам визит, потому что был занят… Ко мне наведался вдруг старый знакомый, барон N (он назвал по имени дядю Ирены). С этим лихим сотоварищем познакомился я еще давно в Алжире, когда единственно только для того, чтобы иметь возможность понюхать пороху, я имел глупость принять участие в походе против арабов, хотя они мне никогда ничего дурного не сделали. Барон хотел тогда сделаться охотником за львами, но предпочел потом засвидетельствовать свое почтение царю пустыни издали и, купив на базаре настоящую львиную шкуру и несколько бурнусов и шалей, вернуться на родину. Впрочем, он поступил куда как благоразумнее меня. Я, со своей стороны, долго не мог отделаться от неприятного воспоминания о том, что стрелял
