Том 5. Большое дело; Серьезная жизнь - Генрих Манн
Очнувшись от своих грез, Марго устыдилась их и решила выполнить свой долг — а уж там видно будет, принесет ли это счастье ей и другим. Сначала — разбогатеть. Нужна движущая сила. Нельзя ждать, пока состаришься, — тогда будет поздно. Брать, брать все, что дается в руки! Права Инга! Прав Эмануэль! Марго вовремя спохватилась, что ведь она, к счастью, не какая-нибудь мечтательница. Недаром у нее вздернутый нос. Не романтика привела ее сюда, в эту комнату, к этому нелепому манекену, с которым она позволила связать себя нитями, а хорошо продуманные цели. И манекен еще должен сослужить ей службу.
Марго решила действовать. До телефона можно было дотянуться; Шаттих забыл его переставить. Она сняла трубку. Кукла задвигалась, словно намереваясь помешать ей. Марго попросту показала ей язык. Вдруг она вспомнила, что не знает, как позвонить Норе… А сзади опять захлопали двери; загудели голоса, и снова все стихло. Общество, которое Шаттих принимал втайне от жены, сделалось более многочисленным и оживленным. Возможно, что, покончив с делами, участники совещания перешли к более вольному времяпрепровождению. Если Нора нежданно нагрянет, кто знает, что она там увидит! Не зная, как вызвать Нору, Марго решила позвонить домой.
Да, но ведь все ушли в Спортпаласт. Не снимая трубки, Марго держала руку на аппарате. В те несколько секунд, пока рука ее на нем покоилась, она мысленно увидела Спортпаласт, толпу на трибунах, ринг с боксерами. Один из них был Брюстунг; в толпе на одной из трибун она нашла всех, кем были заняты ее мысли. Прозорливость и трезвый разум, которыми она была одарена, вместе с кипевшей в ней страстью сделали картину полной и яркой; может быть, в ней, дочери Бирка, заговорили и те душевные силы, которые в конце концов открыл в себе ее отец. Но Марго их еще не осознала.
У нее так гудело и гремело в ушах, словно она была соединена со Спортпаластом по радио. Это были аплодисменты, кого-то вызывали, хотя имени победителя нельзя было разобрать. Брюстунг? Нет, какое-то другое имя. И затем радио возвестило о выходе на арену двух новых соперников: Хулио Альвареса и Бруно Брюстунга.
Вот раздались аплодисменты на седьмой трибуне. Начал Эрнст Бирк, он готов был костьми лечь, лишь бы поддержать своего великого друга, он хлопал изо всех сил, его лицо со сросшимися бровями даже побледнело. Эмануэль и Инга тоже хлопали, испытывая личное удовлетворение оттого, что возможный победитель — их близкий знакомый. Значительная часть публики тоже была за Брюстунга. Убедившись в этом, Эман стал аплодировать менее сдержанно. Он сидел по другую сторону от Эмануэля, и взгляд его рыскал повсюду. Только что возле Эрнста была маленькая Сузанна. Куда же она девалась? Как видно, Марго ошиблась.
Два юпитера заливали ринг слепящим светом, но зал был освещен тускло, и толпа зрителей расплывалась, как в дымном облаке, сама превращаясь в дым, который сгущался то в одном месте, то в другом; из этого очага, средоточия душевных волнений, внезапно выбивалось пламя.
На ринг поднялся гигант. В волнах белого света он вырос в нечто устрашающее, огромное. Главный секундант тотчас же снял с него плащ. Медленно поворачиваясь, гигант показал свои мускулы зрителям. Это был, по-видимому, мулат, однако европейцы самоотверженно им восторгались. По слухам, он весил сто двадцать кило. Лицом он напоминал животное. Пока — в состоянии покоя — оно еще казалось добродушным. При появлении противника гигант оскалил зубы. Это мало походило на приветствие, но все же означало уступку европейским правилам вежливости.
В отличие от массивного Альвареса Брюстунг не стал перелезать через канат, он перемахнул через него одним прыжком. Казалось, он и сам не ожидал того, что увидел, но выказал полное самообладание. Судя по взгляду, брошенному на гиганта, он отлично понял, что ему предстоит. Он не представлял себе Альвареса таким страшилищем. Теперь все зависело от выдержки.
И ему удалось ее продемонстрировать. С галерки ему крикнули: «Браво, белобрысый!» Зрителям, занимавшим места под крышей, были знакомы и Брюстунг и его светлая шевелюра. Они одобрительно говорили: «Это же бывший полицейский». Он один из них и будет драться для них. Любители бокса, сидевшие в партере, смотрели на дело проще. Им важен был вес иностранца и звание чемпиона, которое тот уже завоевал. Как, вероятно, и арбитры, стоявшие внизу у самого ринга, они сходились на том, что новичку этого звания не завоевать. Зато дам это нисколько не трогало.
Дамы, сидевшие на дорогих местах, явились кто с мужчинами, кто в одиночку и по интимнейшему побуждению. Как тонкие знатоки, они разглядывали четко обрисованные и совершенно нагие тела двух боксеров, этих великолепнейших экземпляров мужской породы. Они оценивали опытным глазом необычайную крепость затылка, совершенное строение мускулатуры рук и ног, железные своды грудной клетки, а также то, что было прикрыто до смешного крохотными трусиками. У Брюстунга они были белые, у Альвареса — черные, но это не имело для дам никакого значения. Главным удовольствием, которое они предвкушали, была только кровь. Какое из двух лоснящихся мужских тел обагрится сегодня кровью? Кому придется хуже? Кто потеряет больше крови? Может случиться, что оба одинаково, мечтали одни. Другим же хотелось видеть, как эти роковые потоки зальют именно бронзовое тело или именно белое.
Надев перчатки, противники вышли из своих углов. — Браво, Брюстунг! — снова крикнул Эрнст Бирк. На сей раз он не нашел поддержки. Инга с испуганным и сердитым видом разняла его руки, пытавшиеся аплодировать, Эрнст взглянул на нее с горьким упреком. А шурину Эмануэлю, который весь подался вперед, он сказал:
— Нельзя же быть таким малодушным!
— Чего ты хочешь? — возразил Эмануэль. — Твоему Бруно уже здорово попало.
Эрнст растерянно умолк. Он не мог не видеть, что Брюстунг зашатался. Поднялся зловещий гул.
Те, кто предпочитал новичку испытанного тяжеловеса, выражали свое мнение во всеуслышание. А между тем Бруно был захвачен врасплох лишь один раз, больше это не повторялось. Теперь уже ему удавалось вовремя откидывать голову, противник то и дело промазывал. Брюстунг, казалось, танцевал. Этот в сущности грузный мужчина стал вдруг грациозно легким и, можно сказать, коварным. Он словно играючи увлек за собой гиганта, тот погнался за ним и размахнулся для удара, но стукнулся головой о кулак своего более сообразительного соперника.
