Заметки из винного погреба - Джордж Сентсбери
[xxxii] Покойный мистер Лиланд – чей язык может неприятно поразить тех, кто читает его бездумно, но не тех, кто способен увидеть аллегорию, – говорил так: «Мы пьяные валялись в розах, / А трезвые – лишь на соломе». Но и те, кто всемерно наслаждаются розами и вином, относятся к соломе и трезвости так же философски. Если же ваши нервы требуют более нежного обхождения, вот вариант известной баллады – причитания по случаю потери, – которая подходит как для этого низменного предмета, так и для других: Я целовал – и я не знал, Сколь горестна порой любовь. Но всё равно, мне б лишь одно: Взять наслаждение и боль. Уже прозвучало возражение, что, мол, это идет вразрез с минорным тоном начала, но даже выдвинувший его признал, что эти стихи отражают настроение и поведение истинного англичанина.
[xxxiii] Особенно когда торговцы просят, как (будущим поколениям это может показаться небезынтересным) временами делают сейчас, тридцать шиллингов за полулитровую бутылку желтого «Шартреза».
[xxxiv] Я ни в коей мере не знаток ботаники, но намерен (опираясь в основном на подсказки сэра У.Т. Тизелтона-Дайера, с которым дружу почти всю жизнь, и снимая с него при этом ответственность за любые промахи, вызванные присущими мне от природы антинаучными заблуждениями) рискнуть и пуститься в псевдоботанические рассуждения относительно возможного источника этого вкуса. Как представляется, род Artemisia (между прочим, во французском armoise угадывается имя богини Артемиды) включает четыре группы весьма многочисленных видов, но вот все, или почти все, растения, придающие вкус полынным ликерам: Artemisia absinthium – абсенту и отчасти шартрезу; Artemisia nevadensis (см. выше о мансанилье) – видимо, разновидность Artemisia camphorata, чье имя говорит само за себя; Artemisia Barretieri, тоже «испанка», но из группы Seraphidia, будто бы идет не только на ликеры, но и на лекарства; Artemisia mutellina и Artemisia glacialis дают нам «Женепи»; лично я подозреваю, что их берут и для шартреза. Вряд ли растения из других групп используются для придания вкуса ликерам, хотя Dracunculi в виде эстрагона обогащает наш стол. Abrotana, или «Божье дерево», может иметь интересующие нас способности, но о ней как о вкусовой добавке ничего неизвестно. А вот Artemisia maritima, или Seraphidia, из четвертой группы, по утверждению одного авторитетного знатока, жившего в XVIII веке, являлась «ингредиентом для дистиллированных вод»; по замечанию же другого (около 1726 года), использовалась владельцами дублинских пивных («Где рано перл готовят»), так как шла на перл [перл – пиво с добавлением полыни]. Любопытно, клали ли Artemisia maritima в перл, освеживший Питера Симпла после бурной ночи с шайкой новонабранных матросов и амазонками? Стал бы Джордж Борроу возражать против добавления полыни в перл, как возражал против ее наличия в обычном эле? А Джон Банкл, эксвайр [герой одноименного романа Томаса Эмори (1691–1788)], в те дни, когда он со своими дублинскими приятелями распевал «Пойдем к Джону Маклейну, узнаем, хорош ли его эль» – распорядился бы он (пивная стояла на морском берегу) класть в эль Artemisia maritima и побольше джина? Это последнее растение, как и Artemisia sacrorum (из южных стран), было обнаружено сэром У.М. Конвеем в Гималаях; могла ли из них делаться «Eau Sacrée des Lamas» или «Lamaseraïne»? В отчете г-на Левье о его ботаническом путешествии по Кавказу я нашел только Artemisia campestris var. sericea (из группы эстрагонов) и Artemisia splendens, о которой сказано, что она представляет там этот сад Дианы (или Прозерпины, сказали бы некоторые). Возможно, Прометей предвидел, какие опасности будет таить в себе «Зеленая Муза», и не позволил ей присутствовать при своих мучениях и своем торжестве. Так или иначе, связь гор и ликеров через род Artemisia любопытна, будучи примером того, сколько всего интересного связано с алкоголем. Вот почему я остановился на этом. В своей ненаписанной «Истории вина» я рассказал бы о древнегреческом подобии шартреза – ´Αψινθίτης οίνος и о том, имел ли прах Мавсола, добавленный в питье Артемисией, вкус полыни и т. д., и т. д. (В недавнем любезном сообщении от Кью говорится, что на Кавказе есть и многие другие виды рода Artemisia, включая Artemisia Absinthium.)
[xxxv] Таких камней только три: сапфир (попадающийся часто), рубин (более редкий) и топаз, которого я никогда не видел; покойный синьор Джулиано [лондонский ювелир], любезно сообщивший мне массу полезных сведений в обмен на очень скромные покупки, рассказывал, что видел такие всего один или два раза. Но обычный изумруд с огранкой в виде кабошона по цвету очень походит на разведенный водой абсент.
[xxxvi] «Кордиалы», раньше изготавливавшиеся домашним способом, – шерри-бренди, вишневый виски, терновый джин и еще несколько им подобных – это скорее ароматизированные спиртовые растворы, а не ликеры, и они куда живительнее большинства заграничных составов. Есть копенгагенский шерри-бренди, заслуживающий доброго слова.
[xxxvii] Мой визит (который состоялся в начале 80-х) имел свою изюминку. В кафе гостиницы, где я остановился, нашлась книга Фримена о Сент-Дейвидском соборе, густо исписанная кем-то – судя по всему, образованным человеком, притом обладателем великолепного почерка, но крайне желчным. «Почему бы не сказать обо всём прямо?» (относительно парафраз из Маколея) и т. д. Я часто задумывался над тем, кем был этот комментатор.
[xxxviii] Когда в марте этого года я отправился туда, чтобы помочь вырыть могилу для греческого языка [в 1920 году, по решению собрания бывших студентов, греческий перестал быть обязательным предметом в Оксфорде; Сентсбери голосовал против этого], мне случилось упомянуть об «Архидиаконе» во время разговора, и мой собеседник сказал, что, насколько он знает, ни в одном колледже больше не варят своего пива. После поражения я принялся размышлять о ходе упадка и разрушения всего сущего: сколь печальную, но возвышенную оду можно было бы сложить (если бы за это взялся нужный человек) о судьбе греческого языка и пива в Оксфорде. В первой строфе стоило бы сделать аллюзию на концовку эсхиловских «Эвменид»; в антистрофе – на их знаменитое переложение, сделанное Суинберном, где он говорит о Карлейле и Ньюмене; в эподе и далее при повторении всех этих частей – показать, что уходящие в прошлое сущности были безусловно величественными, как сами Эвмениды, безупречно совершенными (во всяком случае, на взгляд их певца), как два великих английских писателя, всемерно восхитительными и благодетельными и оказались слишком хороши для поколения, которое отвергло их и которое отвергли они.
[xxxix] Одна из лучших иллюстраций к старому изречению: «Получаешь много за пенни» – из тех, о которых я могу говорить наверняка. Последние несколько слов добавлены из-за таинственного происшествия, случившегося со
