Заметки из винного погреба - Джордж Сентсбери
[xvii] Я пил его не более десяти раз за последние три года и не более трех – за последний год.
[xviii] Та же дама, которая хвалила мой светлый густой херес (см. главу II), была достаточно любезна, чтобы «на учтивый лад» (пользуясь выражением Данте) припомнить это «Мерсо» много лет спустя.
[xix] То, что привозили к нам на Гернси до войны 1870 года (затем поставки прекратились), было самым дешевым из хороших игристых, которые я пил. Если мне не изменяет память, оно стоило тридцать шиллингов за дюжину и ни в коем случае не больше тридцати шести; лавка, где я покупал его, странное помещение, полное мебели, безделушек, старых книг и бог знает чего еще, была единственным местом, где я когда-либо слышал голос Виктора Гюго. К игристому красному из Бургундии я всегда был равнодушен, как, в общем, и к любому красному с пузырьками. Шампанское «Олд Роуз» бывало восхитительным, но оно не красное; современные искусственно розовые разновидности не слишком нравятся мне. Настоящий цвет, называемый «глаз куропатки», по-моему, нельзя получить синтетическим путем. Но если говорить о последнем, к шампанскому такой окраски можно применить слово, входящее в поэтическое название нарцисса, в обиходе он именуется «глаз фазана».
[xx] Это изумительное, поражающее вино имеет три степени качества: «Эне», «Шевалье» и «Батар». Последнее я отнесу к числу самых примечательных обитателей Зловещей улицы; «Шевалье» я, по-моему, не пил вовсе; зато Aîné, «старшее», бесспорно заслуживает отводимого ему почетного места.
[xxi] Я всегда прохладно относился к игристому рейнскому и вообще не покупал его. «Кабинет Зект», которому всецело отдавал предпочтение занятный обитатель замка Амеронген [Вильгельм II, бежавший из Германии в 1918 году, первоначально поселился в голландском замке Амеронген] был «очень немецким» шампанским.
[xxii] Говорят, бузинное вино можно сделать менее вредоносным, разбавив его бренди в равном объеме. Но в таком случае, почему бы не выпить чистого бренди?
[xxiii] В связи с пикардийским (см. выше).
[xxiv] Наверное, от меня ожидают ответа на вопрос: чем надо (и надо ли) запивать и закусывать послеобеденное вино? Боюсь, аперитивы и дразнящие желудок блюда, употреблявшиеся нашими предками, скорее побуждали быстрее перейти к алкоголю (что может потребоваться только трезвеннику или пьянице), нежели улучшали его восприятие. Главные их наследники, оливки и галеты, обжаренные с перцем, недурны, однако я, несмотря на всё почтение к Палладе, никогда не был таким горячим поклонником оливок, как некоторые мои друзья. Что до галет, обжаренных с перцем, сами по себе они прекрасны, но слишком жгучи для изысканного вина. Пасхальные хлебцы и «тонкие капитанские бисквиты», несколько похожие на них, кажутся мне наилучшим выбором. Годятся, конечно же, и орехи, но большинство ягод – вряд ли. Виноград не повредит, но я порой ощущаю уколы совести, заедая виноградом, так сказать, его праотца. Кое-кто не против персиков и нектаринов, я же испытываю сомнения, хотя очень люблю последние. Но есть фрукт, подходящий, по-моему, к любому вину, от рейнского до хереса, от кларета до портвейна. Это мушмула – прекрасный и благородный плод, достойный спутник лучших спиртных напитков.
[xxv] За одним недавним исключением – Комиссия по виски, созданная несколько лет назад, была, пожалуй, самой бесполезной из всех существующих комиссий, хотя и не столь зловредной, как ее преемница. «Зерно» пригодно только для изготовления смешанных виски или для пьющих, чтобы напиться.
[xxvi] Даже абсент, злоупотребить которым легче всего, иногда прямо-таки необходим, например, при морской болезни.
[xxvii] Любопытно, что только джину, как правило, позволяют оставаться бесцветным, за отдельными исключениями – такими, как малиновый джин, весьма распространенный в XVIII веке, и гвоздичный джин: я никогда не видел его, но полагаю, что он приобретает цвет и вкус вышеназванной пряности. О бесцветном роме и бесцветном бренди я говорил ранее, но, кажется, обошел вниманием бесцветный виски и сейчас должен упомянуть о нем «из соображений чести». Я пил такой виски в Шотландии, потом мне привозили его – продукт был просто отменным – из Бристоля. Но лучший из всех я пробовал в Белфасте, в «Ольстерском клубе», гостеприимном заведении, достойном всяческих лавров. Естественно, виски, оставляемый в таком виде, получается более сухим по сравнению с выдерживаемым в бочке и вообще любым напитком, кроме самого сухого хереса. Признаюсь, что для меня сухость – большое достоинство шотландского виски, но это не относится к ирландскому «асквибо» или «скюбаку» – так французы изуродовали это слово, перенятое ими у изгнанников-якобитов, которые приезжали из двух стран, что даруют нам виски. Голландская можжевеловка, особенно очень старая, часто имеет соломенный цвет.
[xxviii] Я решил, что лучше не объединять в одной главе французские бренди с нефранцузскими. Но для полноты картины надо сказать и о последних: среди них есть вполне пристойные. О «британских» (во всяком случае, о тех, которые так называются) я знаю мало и совершенно не хочу узнавать больше. Но мне хотелось бы, по меньшей мере, попробовать тот великолепный напиток, который был у великого мистера Моулдера в «Ферме Орли» [«Ферма Орли» (1862) – роман английского писателя Энтони Троллопа. Моулдер, его герой, гордится своей коллекцией алкогольных напитков, в том числе превосходным британским бренди]. Что касается австралийского, я пил его временами в течение нескольких лет из соображений экономии: он недурен, но в конце концов утомил меня. Испанский бренди бывает отличным. Я не желаю ничего лучшего, чем «Фундадор» 1874 года от Домека. Правда, сегодня к нему, пожалуй, можно отнести высказывание одного честного виноторговца о хересе «Ватерлоо»: «Мы называем его так, но я не возьмусь вычислить, сколько в нем вина 1815 года». Даже дешевые сорта этого бренди с лозами вместо обычных звездочек, заслуживают теплых слов.
[xxix] Скудоумы и лицемеры могут заменить его «пуншем из летучей соли»: нашатырь, горячая вода, лимон и сахар. Он неплох, но намного уступает рому. А вот рецепт для того, настоящего, пунша: три части рома, две части бренди («Мичман ОʼДоэрти» [псевдоним ирландского журналиста Уильяма Мэджинна] заменяет его араком), одна часть лимонного сока, шесть частей горячей воды, сахар по вкусу. Эту смесь, насколько я знаю, всегда ценили по достоинству особы любого возраста, пола и состояния, от студентов до пожилых дам, в любой час между закатом и рассветом.
[xxx] Герой поэмы Теннисона был довольно-таки никчемным юнцом, но однажды выказал пророческую мудрость, объявив: «Не по сердцу мне Дора» [пер. А. Плещеева].
[xxxi] Еще одно примечание, хотя оно скорее относится к последней главе. Зверства «Доры», само собой,
