Заметки из винного погреба - Джордж Сентсбери
Интересно, осталась ли где-нибудь бутылка старой, той самой «Констанции»? Счастлив сообщить, что в молодости я однажды пил ее. (Мне очень жаль всех, кто не пил, хотя бы раз, настоящей «Констанции» и настоящего «Токая».) По-моему, его не производят уже несколько десятилетий, а современный продукт виноградников с этим названием весьма отличается от прежнего. Но оно не портится очень долго. Покойный епископ Крейтон (будучи викарием Эмблтона в Нортумберленде, он получил доступ в знаменитый погреб Тревельяна, прежде чем тот попал в руки нечестивого доктора Ричардсона[83]) полностью соглашался со мной в том, что белые вина сопротивляются времени лучше красных. Утверждают, что самое крепкое рейнское и баварское можно хранить столетиями.
В былые времена обитатели Вест-Индии уверяли, что мадеру в этом климате нужно пить не просто слегка подогретой, но откровенно теплой. Думаю, так они восстанавливали условия, к которым привыкло это вино.
Незадолго до войны, когда в Шампани вспыхнули бунты [84], я спросил одного многоопытного виноторговца, нельзя ли ввозить игристое вино из областей, смежных с Шампанью, учитывая, что недовольство виноделов вызвано скупкой их продукции поставщиками из Реймса, Эперне и т. д., с последующей перепродажей по гораздо более высоким ценам, и продавать его, честно указывая происхождение. Тот ответил, что ни один торговец не осмелится на такое: публика зачарована знаменитыми названиями, и он останется с товаром на руках. Как легко догадаться, отдельные крупные поставщики продают вина, которые дешевле официальных «кюве»[85], под другими марками; в их числе оказываются и эти «соседи», иногда бывающие превосходными. Но вообще-то, ни один напиток не требовал более осторожного обращения, чем шампанское, продававшееся перед войной по 60–70 шиллингов за дюжину. В одних случаях их можно подать кому угодно; в других – мучительно думать о том, какой человек заслуживает, чтобы перед ним поставили такую бутылку.
Работая над главой о кларете, я колебался, стоит ли останавливаться на официальной классификации вин Бордо, о которой часто говорят, и на ее связи с их достоинствами, «на взгляд современника»[86] из другой страны? Пожалуй, стоит добавить несколько слов. Думаю, никто не станет спорить с тем, что есть три (а если присовокупить к ним «О-Брион» – четыре) «первых». Из второй категории в первую мы прежде всего переведем «Мутон Ротшильд», это очевидно; сказанное ранее ясно дает понять, что я не должен, выступая в роли эксперта, которую так часто брал на себя в других вопросах, класть «черные шары». Но здесь возникает так же трудность, что и во многих других случаях. Если мы относим к «первым» «Мутон Ротшильд», то почему не «Розан»? Если «Розан», то почему не «Леовиль», который, о чем говорилось выше, Энтони Троллоп считал чистым нектаром? Если эти два, то почему не «Пишон Лонгвиль», который я нашел, по крайней мере в одном случае, великолепнейшим? И вновь я поставил бы выше этих четырех «Лароз», который иногда называют «королем кларетов», который упоминает «Сэйэдвайдджойджлитнбульви» в ранней повести Теккерея [87], когда ему подносят «пьосто несьявненное» вино (то ли «Лароз», то ли «Лафит», как он считает), которое тот же Теккерей называет лучшим, что есть у Пенденниса, и которое наконец бездарно проливает неуклюжий Филипп[88]. Правда, я много лет искал «Лароз», по своим качествам не уступающий тому, старому. На этом я заканчиваю со «вторыми», хотя о них можно говорить еще долго. Когда мы начнем присуждать третьи места, кто-нибудь задаст вопрос: почему «Лагранж», «Лангоа» и «Пальмер» должны непременно стоять ниже «Кос дʼЭстурнеля» и «Дюкрю-Бокайю»? Если спускаться дальше, я обязан сказать, по меньшей мере, вот что: «Бешвель» не единожды оказывался наравне с любыми «третьими» и отдельными «вторыми», хотя официально относится к «четвертым»; а остальных представителей того же класса, насколько я знаю, превосходит «Мутон дʼАрмайяк» из пятой категории. На мгновение выйду за пределы классификации: отчего прелестный «Шато Ситран» оценивают так низко? Но если мы начнем рассуждать об этом (как и о любом делении на категории), то никогда не закончим [xxiv].
VII. Крепкие напитки: голландская можжевеловка и виски
Пожалуй, нет, не было, да и не будет другой части погреба, способной вызвать у благочестивого паломника на остров Фонарию[89] настолько смешанные чувства, как та, где хранятся продукты ферментации и дистилляции одновременно. Незадолго до того, как разразилась война, сразу два заслуживающих доверия знатока известили автора этой книги о том, что восемнадцать пенсов за галлон или же три за бутылку – это предельная и, по правде сказать, уже непомерная цена за любой дистиллированный напиток, хотя бы и наилучший; притом в крепости его не было сомнений. Теперь же вы добываете (если добываете) за полгинеи спиртное, разбавленное до тридцати градусов. Но давайте, по возможности, забудем об этой трагедии и вернемся – нет, не в те блаженные времена и места, то и дело вспоминаемые мной, что дарили нам стаканчик голландской можжевеловки за три пенса, – но хотя бы в те, более поздние годы, когда в Англии и Шотландии превосходный бренди стоил пять шиллингов, виски, кроме модных сортов и очень старых бутылок, от силы четыре, а джин, будь то «квадратный», лондонский или плимутский, не свыше полукроны.
Когда было положено начало моему погребу (пока еще не каталогу), я только что вернулся с севера Шотландии, проведя там два года и, само собой, научившись немного разбираться в виски; отсутствие односолодового, поступавшего прямо с мориширских вискокурен, стало для меня подлинным лишением. Мне уже тогда не нравились разрекламированные смешанные сорта, которые по той или иной причине ценит публика – или думает, что ценит. В Лондоне тогда было непросто достать что-нибудь еще; один мой друг-вискокур, у которого я брал «чистое», умолял меня не говорить об этом никому из-за некоего контракта: он обязывался снабжать лишь крупных закупщиков. Так прошло сколько-то времени; конечно, я пил виски, но помалу. К счастью, на Гернси я приобрел не утраченный затем в Шотландии вкус к голландской можжевеловке, неизменно доступной, и с тех пор мой погреб не обходился без нее; правда, при окончательной распродаже я сглупил, отдав небольшой бочонок приблизительно по семнадцать шиллингов за галлон, ведь двумя-тремя годами
