В раю - Пауль Хейзе
ГЛАВА VIII
На следующее утро Феликс принес к Янсену целую охапку тетрадей с эскизами. Скульптор терпеливо пересмотрел все, выслушал рассказы о путевых впечатлениях, к которым рисунки Феликса служили только иллюстрациями, но ничего не сказал о художественном их значении.
Когда же последний листок был перевернут и Янсен с однозвучным «гм!» сложил все книжечки и тетрадки в одну груду, Феликс решился наконец спросить, сделал ли он в продолжение разлуки со своим приятелем какие-либо успехи.
— Сделал ли ты успехи? Это зависит от того, как смотреть на дело.
— А как же смотришь на него ты, старый приятель?
— Я? Гм! Я смотрю более с географической точки зрения.
— Ты очень добр. Я тебя понимаю вполне.
— Не сердись, милый, рассуди хорошенько. Я хочу сказать, что на пути дилетантизма, по которому ты до сих пор шел, не придешь ни к чему путному, хотя бы облетал целый мир. В конце концов все-таки же окажется, что вертишься по-прежнему около той же самой точки. Вообще же, мне тебя очень жаль.
— Отчего это, скажи на милость?
— Оттого, что ты серьезно хочешь заняться искусством. Останься дилетантом, и судьба твоя будет вполне достойна зависти. У тебя есть все данные для возможности полного счастья в этой сфере…
— Какие же это именно данные?
— Вера в себя, время и деньги. Нет, не сердись. Я, право, говорю серьезно и желаю тебе добра, в этом ты не можешь сомневаться. Без шуток, все твои картинки так хорошо нарисованы, что любой иллюстрированный журнал был бы счастлив, обладая таким артистом-специалистом. Но так как ты хочешь быть художником, то лучше, если бы картинки твои не были так хороши.
— Ну если только в этом дело, то помочь этому легко. Когда ты мне дашь лепить что-нибудь, ты увидишь, какая окажется у меня бездна неумелости.
Скульптор тихо покачал головой.
— К сожалению, дело здесь не в одних руках, — сказал он, — сама мысль приобрела уже у тебя совершенно почтенную зрелость, но только в ложном направлении. Вот, видишь ли, любезный, именно то, что в твоей работе нравится тебе самому и что восхищает непосвященных: раздолье, верность, так называемый художнический штрих, это-то главным образом и помешает тебе идти путем истинного искусства. Все равно если бы человек, вместо того, чтобы учиться писать обыкновенным способом, начал бы со стенографии. Можно было бы поручиться, что из него в таком случае никогда не выйдет настоящего каллиграфа. Дилетантизм, во всех его проявлениях, как и стенография, заключается существенным образом в стремлении к сокращению и упрощению формы. Вместо букв и даже целых фраз ставятся одни знаки, вследствие чего со временем пропадает всякое истинное чувство и способность к уразумению естественных органических форм. Поэтому-то дилетанты созревают гораздо скорее, чем истинные художники. Следуя везде кратчайшим путем, они бросаются прямо на то, что им кажется существеннее: на сходство, живость, элегантность выполнения. Поэтому они часто приобретают невероятный навык несколькими точками и штрихами так славно схватывать, например, хотя бы пропорцию лица, что все кричат: «Какое сходство! Только-только что не говорит! И как быстро схвачено!» Настоящий художник знает, что быстрота работы еще не показывает степень уменья; и так как он обладает не одним лишь только чувством изящного, но также истинным глубоким сознанием формы, то успокаивается, лишь когда воспроизведет действительно то самое, что видит и осязает наружными чувствами. Впрочем, — продолжал скульптор после некоторого молчания, во время которого он снимал мокрое полотно с своей вакханки, — ты можешь думать, что это мое личное мнение, обусловленное преувеличенным понятием о высоте истинного искусства. В обыкновенной жизни отличают художника от дилетанта только тем, что первый работает по обязанности, а второй ради своего собственного удовольствия. С этой точки зрения, чтобы сделаться художником, тебе стоит только повесить на гвоздь свое баронство вместе с сидящим в тебе государственным человеком, юристом и домоседом, и аккуратно по нескольку часов в день пачкать пальцы глиной. Если будешь прилежен, то через несколько лет будешь, разумеется, такой же хороший работник, как и всякий другой. Пожалуй, если захочешь, можешь сделаться даже со временем профессором академии. И если, несмотря на все это, я буду и тогда по-прежнему считать тебя в глубине души дилетантом, ты можешь, пожалуй, сострадательно улыбнуться и в насмешку предложить меня в почетные члены твоей академии. О, дорогой сын мой, если бы совлечь покровы со многих из наших прославленных великих мужей, то оказалась бы на поверку бездна дилетантизма и очень мало так называемых идей, прикрытых личиной истинного искусства. Я знаю художников, которые могут рисовать с такою же необыкновенной ловкостью руки, ноги, лошадиные головы или даже дуб, с какою настоящий стенограф напишет на восьмушке листа двухчасовую речь. Господь, вероятно, простит им: не ведают бо, что творят, а так как у почтеннейшей публики понимание еще грубее, природное чутье еще тупее и она еще более поклоняется внешности, чем эти особенно милые ей художники, то все идет как по маслу и никто не может жаловаться, что он обманут.
После этой тирады в мастерской на некоторое время водворилось молчание. Слышалось только щебетание воробьев и тяжелое дыхание Гомо, который счел за лучшее снова предаться объятиям Морфея. Рядом, в другой мастерской, раздавался скрип, постукивание и шорох шести или семи учеников, по-видимому, уже усердно приступивших к работе.
— Благодарю тебя, Дедал, — сказал наконец Феликс. — Ты в общих положениях, разумеется, вполне прав и поступаешь совершенно по-приятельски, стараясь теперь запугать меня. Но тем не менее я пока буду стоять на том, чтобы убедиться в непригодности моей для искусства путем собственного моего опыта. Я уверен, что если в течение целого года буду слушать твои проповеди и с истинным раскаянием ударять себя в грудь, то могу еще получить отпущение всем моим грехам. Теперь же пока дай мне погрешить. Смотри, сюртук я уже снял: остается только засучить рукава.
— Пусть будет по-твоему! — отвечал Янсен, добродушно улыбаясь. — Значит, не так, как Богу угодно, а как угодно тебе! Вот тебе пока модель.
Скульптор
