В раю - Пауль Хейзе
Ее поклонница с каждой минутой становилась восторженнее и выражала свои чувства монологами, по обыкновению перемешанными восклицаниями на итальянском языке.
Наконец она увидела, что предмет ее восторгов повернул налево и вошел в чистенький домик Бирненштрассе. Там, сколько было ей известно, отдавались меблированные комнаты, следовательно, можно было заключить, что незнакомка намеревалась пробыть в городе довольно долго. Но как пробраться к ней? Бегать по всем этажам, звонить у всех дверей и спрашивать: не живет ли тут хорошенькая дама в шелковом платье, казалось ей не очень удобным. Да и разве она непременно должна была жить в этом доме? Разве не могла она прийти просто в гости?
Художница стояла уже и раздумывала, не начать ли ей ходить, как часовому, взад и вперед перед домом, когда в угловой комнате в нижнем этаже, перед которым был маленький садик с высокими растениями, запыленными и высохшими на солнце, — отворилось окно, и красавица выглянула оттуда, чтобы закрыть жалюзи. Она уже сняла шляпу, отчего волосы несколько спутались, что необыкновенно шло к ней. Не думая ни минуты, Анжелика прошла через садик и вошла в дом.
На звонок ее отворил дверь старый слуга с седыми усами, в доходившей ему до колен серой ливрее с серебряными пуговицами. Он недоверчивым взглядом смерил художницу, взял ее карточку, где стояло просто «Минна Энгелькен», и тотчас же вернулся, молчаливым поклоном показывая, что госпожа его соглашается принять посетительницу.
Когда Анжелика вошла, незнакомка стояла посреди комнаты, облитая теплым зеленоватым полусветом, проникавшим через спущенные жалюзи. Она второпях кое-как подобрала волосы и встретила гостью несколько натянуто, едва заметным наклонением головы.
— Прежде всего позвольте мне представить себя несколько обстоятельнее, чем могло это сделать мое далеко не знаменитое имя, — сказала художница, нисколько не смутившись холодностью приема. (С первой же минуты она начала рассматривать голову красавицы так внимательно, как бы на сеансе.) — Я художница, и это единственное оправдание моего посещения. Я только что встретила вас в пинакотеке. Вероятно, вам не ново, что мужчины, увидев вас, останавливаются или бегут за вами вслед. Но ворваться без церемонии в дом все-таки уже слишком сильно. Уважаемая фрейлейн — или вы уже замужем? (незнакомка покачала головой), не знаю, — не имеете ли и вы предубеждения против рисующих женщин? В таком случае я пришла неудачно. К сожалению, совершенно справедливо, что многим из моих коллег не к лицу возня с кистями и красками. Хотя все девять муз были женщины, но пол наш от знакомства с ними тотчас же принимает неженственный характер, вовсе для нас не выгодный. Ах, позвольте просить вас на одну минуту остаться в этом положении — вы в полупрофиль необыкновенно эффектны при этом освещении! Да, действительно, фрейлейн, я сама знаю художниц, считающих слишком прозаичным надеть чистый воротник или заштопать себе чулок. А между тем…
— Не будете ли вы так добры объяснить мне причину вашего посещения…
— Я только что хотела это сделать. В сущности, у меня есть две причины. Во-первых, я хотела извиниться перед вами в том, что я своими неловкими изъявлениями восторга, должно быть, прогнала вас из галереи. Вот, видите ли, милая фрейлейн, — ах, прошу, наклоните немного голову, — вот так! Ах, если бы вы могли видеть, как хороши вы теперь, в полумраке! Что у вас за чудные волосы!.. Но я замечаю, что в первые же минуты заставляю вас позировать, право, я должна казаться вам совершенно помешанной. Но тем лучше, по крайней мере, вы с первого же раза можете меня узнать. Я действительно несколько волнуюсь, когда вижу что-нибудь, что мне необыкновенно нравится, и если у меня нет способности воспроизводить прекрасное силою одного воображения, зато я в совершенстве умею наслаждаться и восхищаться живой красотой. Когда я вас увидала издали… нет, не повертывайтесь, дорогая фрейлейн. Зачем вам сердиться, и что за преступление, если честная душа художника, да и к тому же одного с вами пола, высказывает вам восторг и восхищение вашей красотой? Я нахожу ужасно мелочным со стороны одаренных красотою скрывать или представляться, что скрывают этот дар Божий. Конечно, есть много таких топорных личиков, главная прелесть которых и заключается в том, что они постоянно точно стыдятся своей красоты. Но вы, милая фрейлейн, с такой классической головкой — прошу вас, повернитесь хорошенько к свету, — чисто Пальма Веччио, уверяю вас…
Девушка не могла удержаться от улыбки, хотя покраснела от этого неудержимого, беспорядочного потока восторженных слов.
— Признаюсь, — сказала она, — я целые годы прожила в таком одиночестве, ухаживая за тяжелобольной, и совершенно не привыкла слышать про себя такие лестные вещи. Кроме того, несмотря на не совсем счастливую жизнь свою, я еще настолько молода и глупа, что не могу сердиться на то, что вы восторгаетесь моей особой. Но все-таки не потрудитесь ли вы сказать мне… другую причину вашего посещения, вы, помнится, говорили ведь о двух.
— Тысячу раз благодарю вас, милая, дорогая фрейлейн, — живо воскликнула художница. — Каждое слово, произносимое вами, подтверждает составленное мною с первого же взгляда убеждение, что вы так же добры и хороши душою, как лицом и телом. И этим вы придаете мне духу высказать вам другое мое побуждение: я буду счастливейшей женщиной в мире, если вы позволите мне снять с вас портрет.
— Впрочем, не пугайтесь, — живо продолжала она, — мучение ваше будет непродолжительно, я не мучительница; если у вас нет времени, я срисую вас alia prima,[7] не более как в три-четыре часа… вам не придется на меня жаловаться. Конечно, я не смею требовать, чтобы вы потом оставили мне портрет. Но все-таки вы, верно, позволите сохранить для изучения и на память маленький эскиз. Большой же портрет…
— Большой портрет?
— Только до колен, но, конечно, в натуральную величину. И грешно, и стыдно было бы делать такую голову и фигуру в миниатюре. Не правда ли, милая фрейлейн, вы будете так любезно добры и посетите меня в мастерской — улица и номер дома обозначены у меня на карточке, — посмотрите мои картины и посидите со мной… в том случае если это самим вам доставит удовольствие… так как я ни за что на свете не хотела бы, чтобы вы думали, что жертвуете собою так ни за что ни про что.
— Милая фрейлейн, право, я не знаю…
— Или, может быть, у вас нет времени? Может быть, даже вы сами художница? Внимание, с каким вы рассматривали картины в пинакотеке…
— К сожалению, природа не дала мне никаких талантов, — улыбаясь отвечала девушка, — только
