Том 5. Большое дело; Серьезная жизнь - Генрих Манн
Она придала этим словам интонацию легкой салонной болтовни. Супруги Рапп слушали с удивлением, но Шаттих, по-видимому, давно привык к подобным речам, лицо его выражало одобрение, правда наигранное, — результат длительной тренировки. А дама продолжала болтать.
— Ваше положение, господин Рапп, перед лицом «проникших на арену», как вы их назвали, не останется навеки неизменным. Да из них многие и сами были прежде в вашем положении. Я еще не старая женщина, но прекрасно помню, как мой отец, человек влиятельный, выпроваживал молодых людей, а теперь те в свою очередь выпроваживают других. — Недвусмысленный взгляд в сторону Шаттиха. — Говоря «молодые», я имею ввиду не только ваш возраст, господин Рапп. Бывает, что и в более зрелые годы людям удается что-нибудь предпринять лишь тогда, когда кто-нибудь сжалится над ними и поможет.
Ее лицо в своей вежливой жестокости было страшно. Молодые люди не решались взглянуть на ее мужа. Правда, Шаттих как будто и бровью не повел, но что скрывалось за этой каменной внешностью? Дети содрогнулись перед открывшейся им вдруг борьбой пожилых супругов, борьбой без пощады и перемирий, навеки безнадежной.
Но если другим и стало не по себе, госпожа Шаттих ничуть не смутилась. Все тем же легким светским тоном, высоко подняв голову, она предложила молодому человеку подождать ее.
— Мы простимся внизу. Перекинусь только словечком с вашей прелестной женой.
Пока Нора Шаттих, склонясь к Марго, беседовала с ней, главный директор отомстил не искушенному в коварстве Эмануэлю, который сразу и не сообразил в чем дело. Собираясь уйти, Эмануэль хотел ограничиться лишь холодным кивком в сторону высокопоставленного начальства. Но на губах Шаттиха, мимо которого ему пришлось пройти, появилась приветливая улыбка. Хозяин явно ободрял гостя, он даже и руку было протянул. Казалось, обмен рукопожатиями и любезностями напрашивается сам собой.
Юный Эмануэль растаял. Он был одинаково скор на войну и на мир и только что испытал жалость к Шаттиху. Его лицо, официально холодное, оживилось, рука разомкнулась: ясно было, что он протягивает ее Шаттиху, а тело, повинуясь внезапному порыву к примирению, устремилось к нему же. Эмануэль не может затормозить это движение хотя бы на секунду: мускулы реагируют на внешние импульсы не столь быстро, как сознание. А остановиться надо бы. Ибо перед Эмануэлем вдруг предстал мгновенно преобразившийся Шаттих. Приветливая улыбка каким-то непостижимым образом превратилась в издевательски насмешливую, а рука поднялась только затем, чтобы взять со стола линейку. Это была очень гибкая линейка. Когда главный директор взмахивал ею, она щелкала подобно классическому хлысту. Правда, мысль о хлысте не пришла в голову Эмануэлю, ведь жизнь его началась в эпоху автомобиля. Но у Шаттиха игра его рук вызвала такую ассоциацию. И когда Эмануэль проходил мимо него, он победно хихикнул. А молодому человеку ничего не оставалось, как поднять повыше голову и прошагать с независимым видом и устремленным в пространство взором. Так он и вышел из комнаты.
Нора Шаттих беседовала с Марго Рапп обворожительно-дружеским тоном. Она говорила о солидарности женщин. Марго должна смирять порывы своего мужа, а она, Нора, будет удерживать своего от необузданных вспышек мании величия. О Шаттихе она говорила с оттенком пренебрежения.
— Ну, что еще нужно этому старику? Он свое взял. Я верю в молодежь. Если явится молодой человек, который захочет свергнуть его… Да, да, свергнуть. Можете мне поверить, дитя, старики по существу безоружны, им не помогут ни капиталы, ни законы. Старость есть старость.
Так, к удивлению Марго, рассуждала эта дама, — с какой-то томной грацией и покровительственной нежностью. Впрочем, как ни удивлялась Марго, она принимала все это как должное.
— Он, конечно, будет изображать из себя всемогущее божество, — добавила Нора Шаттих. — Только вы не теряйтесь. Пусть Эмануэль будет спокоен, но тверд, его час придет. А вы, детка, не разрешайте моему мужу ничего такого… Я предостерегаю вас не из ревности, — надменно сказала она. — Я только считаю, что давно прошли времена, когда этот баловень судьбы мог претендовать на успех.
На секунду вся ее томная грация улетучилась, и Марго увидела перед собой подлинный лик ненависти в его неприкрашенном виде. Но дама быстро взяла себя в руки.
— В будущем мы сблизимся еще больше, милая Марго. Мы ведь живем в одном доме. И кроме того, принадлежим к одному полу. — И, обняв молодую женщину, она добавила: — Ты, разумеется, должна мне рассказывать обо всем, что здесь происходит… Я хочу вам помочь, — закончила она вполголоса, так как Шаттих стал, наконец, прислушиваться.
Он подбирал материалы для секретарши. Слишком поздно сообразил он, что жена настраивает против него Марго, но предпочел не перечить этой опасной даме и дать ей выговориться.
Нора поцеловала Марго в губы. Прошелестев платьем, она прошла мимо Шаттиха и на ходу обронила:
— Не слишком утомляйся, бедняга!
Марго решила, что цель этого разговора — заставить ее следить за мужем в интересах ненавидящей его жены. Что ж? Пусть так, если это может оказаться полезным для Эмануэля! Марго была готова ради мужа на что угодно.
Она еще не очнулась от своих дум, а Нора Шаттих и Эмануэль, терпеливо ее дожидавшийся, уже поднимались на четвертый этаж.
Выйдя из лифта, они увидели на площадке горничную Мариетту. Та приветствовала Эмануэля быстрым взглядом черных глаз, — взглядом, выражавшим не столько удивление, сколько одобрение…
— Чай подан, сударыня, — доложила она, открывая дверь в просторную светлую комнату. И когда Нора уже вошла, Мариетта шепнула юноше: — Спальня — налево. — И высунула кончик языка.
Потом она стала разливать и подавать господам чай. Нора продолжала:
— А знаете, ваша деловая встреча с господином Шаттихом знаменательна. Вам это не кажется, господин Рапп? Сшиблись два поколения… два разных общественных слоя… разные социальные эпохи.
Она подала ему яичницу с ветчиной. В ее движениях была та же заученная грация, что и в речах. Ему оставалось лишь безмолвно изумляться.
— Вы еще не завтракали или позавтракаете еще раз в моем обществе. Вы сидите на месте моего мужа. А он сейчас, вероятно, приказывает лакею подать наверх завтрак на двоих.
Она вскинула на Эмануэля свои смелые голубые глаза. Но стоит ли искать смысл в ее словах? Ведь все это одна болтовня.
— Я рада случаю поболтать с вами, — решительно заявила она. — Вы даже не представляете, до чего мне интересно следить за распрей двух мужчин. Я ведь все чувствую так, как во все времена чувствовали истинные женщины — до тех пор, пока не были изобретены товарищеские отношения. Когда вы деретесь, нам всегда кажется, что
