Том 5. Большое дело; Серьезная жизнь - Генрих Манн
— Так полагает Кирш?
— Спроси у него сам! Ступай! Если бы в тебе была хоть капля рыцарства, ты бы меня выгородил, отвлек бы все подозрения на себя.
Курт разгадал в чем ловушка.
— Мне самому отправиться к Киршу? У меня тогда непременно выйдут неприятности.
— Какие? Боишься, что он тебя засадит?
Он глядел на нее молча враждебным взглядом. Адель тоже приняла грозный вид.
— Вся беда в том, что ты хочешь смыться с Марией и с ребенком, но номер не пройдет. Он усилит надзор.
— Кто? Кирш возьмет меня под надзор?
— Он и я! Понял? У меня против тебя достаточно улик, мой милый. Так что у нас с тобой все будет гладко. Ты у меня в руках. Мой сладкий мальчик должен отдаться на мою милость!
Она фыркала, метала искры; отбросив всякую сдержанность, стала вдруг бешеной Аделью тех давних лет, когда Швандер еще пробавлялся сводничеством. И этим она, наконец, распалила Курта, несмотря на расплывшиеся бедра, в которые уперлась белыми кулаками, несмотря на вздутый живот. Курту это импонировало, ему это сейчас представлялось более властным, чем сила Марии и страсть сестры.
Он послушно подошел, чтоб Адель могла обнять его и поцеловать, как было у них заведено. Адель, однако, слишком разошлась, она толкнула его в грудь и заявила преувеличенно четким голосом:
— Мальчик лишен наследства и получает отставку. Решено! Ты слетел, вот твой преемник!
Курт рассмеялся — только потому, что сейчас она ему нравилась. И вдруг он понял смысл ее столь выразительной речи.
— Повтори еще раз! — потребовал он.
Адель увидела по его лицу, что зашла слишком далеко, и попробовала все обратить в шутку.
— Неужели я приму его всерьез? Жалкий объевшийся пастух! Ты, может, думаешь, что такой бывает хорош как мужчина? Вы судите по плечам, но мы, женщины, разбираемся лучше. Мужчина должен быть нервным — как мой сладкий мальчик.
Они переплелись в объятии, нога к ноге одолели пятнадцать ступенек, по которым вечерами порхал балет. Они не беспокоились о Минго: тот все еще трудился над большим окороком, и в то же время его волновало обилие бутылок на стойке.
Курт с Аделью прошли мимо уборных в раздевалку. Дверь была очень толстая, с замком изнутри и снаружи. Адель могла здесь кричать. В любви она больше всего любила крик и еще — стол, чтоб ее кидали на доску.
— Ты мой муж, — кричала она, глубоко вдыхая этот воздух, пропахший потом голотелого балета.
Курт вот уже десять минут думал обо всем и передумывал. Отказаться от наследства, да еще в пользу Минго — этого он всерьез не предполагал. Можно убеждать себя в чем угодно, но этого не будет, не должно быть! Мария и ребенок, независимость, быстрый взлет по социальной лестнице — да, конечно, но только с «Гаремом» в придачу, как же иначе? Завещание! «Гарем»! Другой мысли Курт не допускал, он понял, наконец, самого себя. Потом это забудется на время, но сейчас Курт знал о себе, что способен на все, лишь бы вопрос разрешился полностью. Он швырнул Адель на стол, и на этот раз она закричала от боли. Забытая миома!
— Зачем ты так делаешь? — спросила она не без страха перед его перекошенным лицом.
— Я тебе не доверяю!
Она ему тоже не доверяла, но смолчала о том. Он здесь, она еще владеет своим любимым мальчиком, он еще пугает ее, любит ее, в то время как страх перед собственным животом вырос уже между ней и жизнью и смерть уже завладела ее телом. Он здесь, но тотчас же после этой неповторимой минуты может пойти и донести на нее комиссару, отступиться, предать!
Адель, когда они крались назад, приложила палец к губам, решив обмануть Курта, чтобы он стоял тихонько и не последовал за нею. Она благополучно вышла за дверь, за тяжелую дверь, захлопнула ее, задвинула засов, повернула ключ. «Мой сладкий мальчик может колотить в нее в пустом ресторане! Пьяный внизу тоже в моих руках!»
Минго шагал по залу, точно на вахте.
— Когда, наконец, придут Майер с Марией? — спросил он.
— С Марией? Конечно, ваш друг ушел, он ее приведет. Вы можете сказать мне, куда вы пойдете, я им передам.
— Вы меня гоните, А… Адель?
— Правильно, меня зовут Адель. Можете, конечно, остаться здесь, но что скажет на это Мария? Вы, мне думается, не очень-то верный человек, М… Минго.
— Так, мое имя — Минго. У нас с Марией очень старая связь и никогда не разладится, что бы ни случилось. Вчера, когда я вернулся из дальнего плавания и мы с ней увиделись, она даже не спросила, что я делал в портах. Случая с Викторией Майер она тоже не принимает всерьез — сегодня она сама послала меня к ней на квартиру спросить о ребенке. Скажите, никак ваш дом сносят? — удивился он, заслышав глухие удары.
— Нет, это там работают наверху, в уборных, они совсем обветшали.
— В вашем заведении быстро согреваешься. — Он чувствовал надобность извиниться за свое состояние.
— А около меня?
— Около вас!.. — Он попробовал ее обнять.
Она уклонилась и воскликнула:
— Моряк, я спою песню «Невеста моряка» для вас одного, не каждый может похвастаться такою честью.
Она повела его за руку к роялю, стоявшему в противоположном от лестницы конце. Запертый Курт колотил в дверь слишком громко, Адель сочла разумным заглушить стук.
Она дубасила по клавишам и пела во весь голос. Минго развалился на маленьком диванчике. Так застала их Мария, когда вошла. Адель провозгласила: «Второй куплет!», хотя уже кончила его. Когда она его допела, Мария поняла все, что тут произошло. Однако песня не могла повторяться без конца, Мария прервала ее на середине. Тишина. Ничего. Курт успокоился, удивилась Адель. Но тут же ею овладели самые злые опасения. Тем спокойней указала она на гостя.
— Твой друг пьян, но ты сама виновата, Мария. Сперва он сидит у тебя целый день не евши, потом ты его посылаешь к Викки, которая тоже подала ему только руку, а затем ко мне.
— Я послала его к вам, госпожа Фукс?
— С Куртом. Молодые люди пришли сюда вдвоем искать твоего ребенка. Где же быть ребенку, как не в моем кабаке? Ясно, там наверху! — кричала она. — Пойдем посмотрим, что ли?
Адели не терпелось убедиться, что ее опасения правильны и в раздевалке пусто. Курт вылез, верно, по пожарной лестнице! Хорошо еще,
